Их город – плетение паутины, сеть огней, наброшенная на огромный кратер. Десятки миллионов живых искр, уровни и ярусы уходят вниз, вгрызаются в напитанную железом красноватую броню их земли.
И даже внизу воздух неспокоен, стонет и визжит, тонко завывает, ранясь об выступы и шпили, кабели, протянутые над улицами, короба коммуникаций, стены их жилищ.
Воздух все еще напитан огнем, его следами, вкус и запах пепла пугает и волнует, но не той желанной опасностью, за которой охотятся смельчаки и авантюристы. Они прогневили богов и с небес пришло пламя. Тягостное, выматывающее чувство тупой обреченности пришло вместе с пламенем, это страх, который выпивает силы и волю. Источником его стали острые хищные силуэты в небе, отчетливо видные на фоне огромного сияющего диска Япета, газового гиганта, вокруг которого вращался их мир. Боевая баржа лорда Керегона, флот Черного легиона – запретные и страшные слова, которые суеверно не произносили вслух, словно на этих улицах могли отыскаться агенты одного из повелителей неведомых и далеких войск повелителей хаоса. На самом деле все они знали, что прогневили богов. Самых страшных богов войны, которых могли себе представить. И их демоны явились с небес, чтобы исправить их мир, сделать его таким, каким он должен был оставаться веками.

…Он стоял перед темным зевом шахты, уходящей куда-то вниз. Темно-красные вышитые туфли мокли в мутной луже, золоченый наконечник трости облепила грязь; ему здесь было не место, этому пришельцу из украшенных просторных залов, что громоздились высоко над головами, в шпилях, пылающих светом и роскошью. Ему было холодно и неуютно в его разукрашенных одежках, этому рослому старику с прямой спиной, не привыкшей сгибаться в поклонах. Но все же он был здесь, и он склонился, когда явились чудовища. Со всех сторон, окружая, подобно стае диких зверей, они дали о себе знать – шорохом металла об металл, странными голосами, свистом и прищелкиванием, едва ли похожим даже на подобие нормального языка, и осторожными шагами, выдавшими, тем не менее, присутствие тяжелых и крупных тварей. Звук передернутого затвора болтера – удар глыбы стали об глыбу стали, единожды услышав, это ни с чем не перепутать. В кромешном мраке глаза различили глаза – тусклые красные искры без зрачков, чудовищам не было нужды скрываться, но они медлили, повинуясь своему капризу или чьему-то приказу. Тот, кто сумел остановить их всех жестом поднятой руки, сам был монстром, встретить которого старик хотел бы только на страницах книг. Изломанный силуэт с вывернутым назад лишним суставом в ногах, со спиной, горбатой от ранца, обводы которого выступали вверх как сложенные крылья. Он прошел мимо припаркованных под стеной спидеров, и выпуклые крыши не доставали бы ему и до пояса, прошел мимо склонившихся телохранителей, поспешно опустивших свое смешное оружие – едва ли их пули смогли бы даже оцарапать тусклую темную броню, покрытую сложной резьбой, разукрашенную эмалью и серебром. Далеко не утилитарное изделие промышленного механизма, но произведение искусства, вторая кожа воина, для которого и его ремесло было искусством. Он встал в полосе света, позволив рассмотреть себя целиком, и в блуждающем воздухе разлился, липкий и позорный, страх вооруженных мужчин, торопливо отводящих взгляды.
Старик медленно сдвинулся с места, подошел ближе и ему пришлось задрать голову, чтобы встретиться глазами с уродливой зубастой маской, пялящейся со шлема. Поняв это промедление по-своему, воин поднял руку и нажав себе куда-то под челюстью, снял шлем, небрежно примагнитил на пояс и в этом жесте было нечто настолько человеческое, понятное, что старик почти перестал бояться. Чудовища пришли помогать… нет, служить.
– Лорей Ирвинг? – голос, полушепот, вкрадчивый и мягкий, оборвал оцепенение, заставил торопливо кивать, забыв о достоинстве.
– Да, это я… как мне к вам обращаться?
Смертного, который забудет добавить «господин», обращаясь к астартес, могут наказать быстро и жестоко. Воин бросил быстрый взгляд, оценивая дерзость, но даже не стал поправлять, старик был попросту невеждой.
– Торчер, – из-за изменений глотки он давно не способен был говорить самостоятельно, но и его искусственный голос выплюнул имя-прозвище как угрозу. – Где там ваш штаб? И командиров ко мне, быстро.
Вопрос был излишним, он безо всяких подсказок первым двинулся в сторону втиснутого между глухими стенами ангара, только единственный раз вскинул голову. В просвет между эстакадами далеко наверху мелькнула крохотная игла – вершина шпиля, массивное основание которого начиналось в считанных сотнях метров; слишком близко.

* * *

Его сородичи, стая, как он звал их про себя, отступила, так и не показавшись напряженно ожидавшим людям. Он никому не доверял здесь. Не мог допустить и мысли, что местные службы безопасности отработали без огрехов и сейчас среди всей этой толпы вооруженных зевак нет шпионов. И так позволил увидеть слишком много, но, может статься, его противники такие же дилетанты, как этот нарядный старик с идиотской палкой и еще более идиотской золотой пластиной в черепе. Они выстроили свой город, отладили до совершенства экономическую машину, затягивающую ресурсы и людей в это расслабленное болото, пассивное, беззубое, развлекающее себя ленивыми конфликтами, в которых мягкотелые человечки в бронежилетах могли кому-то показаться солдатами. Здесь поклонялись знакомым ему богам, он видел звезды хаоса, запретные письмена и знаки, но даже это оказалось у них рутиной, почти безопасным ритуальным симулякром. Побывав там, где священные полумесяцы на его шлеме вызывали мистический ужас, теперь Торчер с трудом мог принять то, что в этом месте только эти самые полумесяцы и мирят смертных с его присутствием. Лишь это в его облике и успокаивает их, убеждает в том, что он на одной стороне с ними. Мир хаоса; все перевернуто.
Воин недоумевал, зачем хозяин послал его в такое место, приказ казался незаслуженным наказанием и оттого он раздражался, терпеливо объясняя, задавая вопросы, всей шкурой чувствуя на себе взгляды и вдыхая человеческую вонь. Здесь нет сильных противников, нет достойной охоты. Досадное недоразумение: какая-то блядь, которую лорд Керегон возвысил в припадке щедрости, не совладала со своими подданными, и лорд отправляет исправлять недоразумение одно из самых редких и ценных подразделений – то ли шутка, то ли тщательно выверенное унижение. Впрочем, и то, и другое воин мог только покорно принять. Может быть, в будущем, когда подобного груза накопится больше, он предаст и уйдет к другому хозяину, забрав всю свою стаю, но пока что это время не настало.
Торчер не рассчитывал, что смертные выполнят все, что он от них хотел; дилетанты с наивными представлениями о войне, они даже боялись произносить это слово, пока говорили с ним. Раптор бы дорого дал за пару отрядов поддержки, знающих тактики астартес и умеющие понимать с полуслова, но его хозяин не озаботился предложить, а просить в стратегиуме, при всех, было противно. Это будет стоить ему лишнего десятка часов, но лучше так, чем унижаться.
Он прошел через несколько темных и пустых улиц, замерших в ужасе перед предстоящим, гортанным рыком подозвал к себе своего второго и третьего. Дазен был похож на астартес в нормальном значении этого слова, старательный мальчик, только-только учащийся их ремеслу, но вот Тихий Хале, спустившийся по стене, стал причиной испуганных возгласов. Подлинное чудовище в броне, сросшейся с телом, мутировавшее в четвероногое подобие горбатого зверя, который и впрямь в неестественной тишине ступал своими широкими голыми лапами с полуфутовыми когтями. Гротескная пародия на homo astartes и идеальный охотник, благословленный варпом; встав в ярком свете, он собрал на себя все внимание и тех, кто осадил шпиль, и тех, кто засел внутри. И никто не смел поднять оружие, страшась навлечь на себя его ярость; их оружие стало слишком легким, слишком слабым против подобных ему. Внешне оставшись прежними, внутри эти люди измельчали и выродились, и теперь замерли в ужасе, готовясь принять урок войны у лучших наставников, каких только порождало человечество.
Выждав, пока все их боевые тройки не отрапортуют о готовности войти, Торчер пошел первым – ничуть не скрываясь, направился к центральному входу, на ходу перенастраивая зрение. Слишком много места, слишком много стеклянных стен, чтобы здесь хоть что-то послужило защитой от него. Холл шпиля впечатляюще выглядел до штурма, но теперь все темное, опустевшее, только застыли на позициях фигуры за выступами стен. Дазен по кивку полуочередью разнес стеклянные створки и нелепую баррикаду за ними и только после этого защитники попробовали стрелять.
По нагруднику что-то щелкнуло, Торчер запомнил, кто выстрелил и, не замедляя шагов, снял с магнитного крепления бластер, так разукрашенный золотом и пурпурной эмалью, что он казался бутафорией. Казалось, мастер, чрезмерно увлекшись, отливший все эти вычурные демонические морды с гроздьями аметистовых глаз, завитками и плодами отполированного золота, создал театральную декорацию, а не боевое оружие. Тем не менее, именно соник-бластер превратил часть стены и человека за ней в смесь рокритовой крошки и ошметков плоти. Восходящая трель; она прошла весь слышимый диапазон, ввинтилась в кости пронзительной нотой и рухнула в инфразвук, подражая щебету райских созданий варпа, приманивая их на пир.
Движение снизу вверх. Шахты лифтов разнесены упавшими с огромной высоты кабинами и для астартес эта дорога быстрее, чем муторный подъем по лестницам. Этажи шпиля были надеты на пять огромных осей, поддерживающих титаническую двухкилометровую конструкцию. Внутри этих забронированных шахт проходили управляемые когитаторами тросы, способные удерживать всю конструкцию даже во время штормов и, если бы стояла такая цель, рапторы бы безо всяких громоздких планов подорвали бы их, но им нужно было больше. Головы и потроха заговорщиков, их планы, они сами. Это не охота, это скучная работа, безрадостный труд, не имеющий ничего общего с азартом и предельной собранностью рискованных вылазок рапторов.
С каждым этажом становилось больше дыма и кровавой вони. Больше криков. Хищная ночь прорвалась внутрь и приняла обличье чудовищ в силовой броне; война, которая бушевала в неведомых звездных системах далеко отсюда, вдруг заявилась на порог, расхохоталась болтерными очередями и взрывами гранат, дохнула пламенем. Многие ненавидели рапторов, почти все союзники их не любили за высокомерие, но эта закрытость, отчужденность, неодолимые различия пролегали глубже. Словно истосковавшиеся по крови звери, они желали ее, охота была их жизненной потребностью и после долгого путешествия в замкнутых коридорах корабля под запретами и надзором вожака они брали свое. Сотни людей, оказавшиеся в башне с сумасшедшими тварями; крики сливались в вой и вой этот сводил с ума хищников: обряд омовения когтей.
Торчер, однако, не мог позволить себе отвлечься. С шумом вдыхая через фильтры, он не чувствовал запахов, только вопли, невыносимо отчетливые для тонкого слуха чемпиона хаоса, отдавались в голове – сначала дрожью предвкушения, потом просто болью. Нельзя.
Шахта закончилась, верхняя часть здания не сообщалась с остальными этажами через лифты. У выхода – толпа. Когда он разбил створки ударом раскрытых силовых когтей, от них отпрянули, но недостаточно быстро и Торчер, на четвереньках выползая из пролома, теснил перепуганных людей.
Слишком яркий свет. Гипнотически медленные движения. Он будто хромал, потому что шел, опираясь тыльной стороной силовой перчатки, а в правой руке на весу держал бластер. Цокот металла по полированному камню, по строгим мозаикам… ближе. Кто-то закричал и Торчер дернулся от звука, а потом ответил ему, исторгнув из глотки долгий хриплый взвизг, от которого в воздухе встал кровавый туман, и раптор захлебнулся им, вдохнув. Кто-то оказался в тупике за колонной и акустический удар не размолол их на ошметки, всего пара человек, давящиеся кровью, зажимающие кровоточащие уши и глаза, что вытекали из-под век. Дазен последним выбрался из шахты лифта и торопливо шагнул через зал к этим несчастным. Чтобы не тратить патроны, просто разбил им головы об стену – скулеж раненых раздражал вожака, Дазену не улыбалось самому попасть под его вопль. Обернулся, ожидая приказа после остановки, но Торчер только вяло кивнул назад, показывая на свои сирены. Из динамиков проклятого оружия тянулся розоватый дымок; он их только что разрядил и теперь ждал, шипя от досады.
– Маркус, что у вас? – через стоящий в ушах звон в воксе послышался голос Хале; Маркус – тоже не настоящее имя, но куда подлинней, чем зловещий и бессмысленный псевдоним, который подошел бы любому из них.
– Ничего, отбой. Гражданские.
– Я иду.
Дожидаясь, Торчер медленно прошелся по заляпанному полу; с глухими щелчками сирены на его броне провернулись и ушли из боевого положения, отвернулись в стороны, чтобы не цепляться за стены. Дазен молчал, перекладывая запасные обоймы по подсумкам, и его возня тоже раздражала, но меньше. Неожиданный звук, неосторожный, но отчетливый, заставил прислушаться, и новые звуки, изломанные эхом, полускрытые другим шумом, как тонкие штрихи, выписали нечто интересное. Там, наверху.
– Торчер – Лексу и Восьмому, оба ко мне. Четыреста восьмидесятый этаж.
Они будут сопротивляться.
Не поддавшись панике, кто-то шел наверху, крался, как крадется настоящий охотник.
И через два этажа их ждала запертая дверь, наглухо замурованный бункер. Скрежет и свист, хриплый кашляющий рык – так смеются рапторы, когда встречают нечто забавное. Выбравшись из окна, они снаружи прошли технический этаж с нелепой дверью и взорвали внешнюю стену связкой гранат.
Проблеск азарта. Шквальный огонь из пролома, кто-то всерьез решил защищаться. Кто-то пока еще не понял, с кем имеет дело. На головокружительной высоте, на отвесной стене, словно темные жуки, прилепились чудовища, когтями осыпающие ворохи крошки. Хале, сидящий на узком карнизе с непоколебимостью статуи, повел мордой вверх, удлиненное рыло шлема еще сильнее делало его похожим на декоративного зверя из темного камня. Снизу ему отозвался Лекс, еще более уродливая тварь, с зачатками крыльев, топорщащих пепельные перепонки и рогатой мордой большеухого демона. Они что-то сделали и пропали, грязный багровый свет отметил места, где они находились. Почти сразу сверху снова донеслась стрельба, визг рикошета, присвист, звук удара. Влажный хряск, как будто что-то рвалось, как рвется мокрая ткань.
– Почистили.
Целых трупов на полу немного; варповые когти неаккуратны.
Торчер пошевелил ногой, аугметическим длинным пальцем голову одного из тел, но датчики не уловили пульса. Кто-то из них мог бы оказаться полезен делу хозяина… но уже неважно. Его стая, три звена ждут приказов и двумя кивками он распределил их – шестеро вверх, двое здесь. Самое интересное он собирался оставить себе, их вожак жаден. Здесь он что-то чуял, странные звуки и шепот через стены, звон, упало что-то легкое. Бункер хозяев нашелся именно там, где ему и следовало быть – между осями, в бронированных стенах, которым страшен только такой взрыв, что снесет половину шпиля. Массивные створы из сероватого камня; Хале настороженно вскинул голову, предупрежденный жестом. За ними что-то есть. Предчувствие.
– Блядь.
Шорох падающего тела, теперь Торчер отчетливо распознал звук в какофонии криков и грохота, доносящихся снизу. Те, кто так не хотел быть пойманными, предпочли сами покончить с собой. В бешенстве раптор всадил по двери силовыми когтями, выломал четыре глубоких полосы камня и отпрянул назад.
– Уйди нахуй! – он рыкнул в бешенстве на Дазена, поднимая бластер; пальцы вслепую, по памяти переключали незаметные рычаги у основания излучателя.
Время утекало и утекло все. Глубинный, страшно низкий рык выбил град осколков, облако пыли, тон поднялся выше, еще удар – пол под ногами содрогнулся вместе со шпилем. Тусклый свет в проломе, вся створа выкрошилась и провалилась внутрь. Лампа мигала, из-под неудачника, угодившего под удар, медленно выкатывалась волна крови – звук разорвал все сосуды в неестественно обмякшем теле. Торчер остановился на пороге; там что-то было. Что-то еще, что он не мог увидеть или услышать, но чуял как угрозу и все не мог вспомнить, какую. Опустившись ниже, на четыре конечности, как варповый коготь, он поднял бластер и быстро шагнул внутрь, поворачиваясь влево; его реакции, взвинченной стимуляторами, мог бы позавидовать любой в галактике. Торчер и впрямь успел выстрелить первым, разнести вскинутый ствол, конечность и грудь сервитора, который не выдавал себя ни стуком сердца, ни дыханием, но еще он успел понять, что Дазен не успевает перекрыть правый сектор и что их двое. Тот, кто рассчитывал бы выжить, поставил бы своих бесстрастных защитников справа и слева, держа под прицелом дверь и, скорее всего, даже один астартес сумел бы пристрелить обоих. Но тот, кто хотел лишь размена, загнал сервиторов в противоположные углы, на линии огня друг друга и почти на одной линии со входом. За мгновения Торчер успел обдумать все это, не успел он только повернуться, потому что страшным ударом его уже швырнуло вперед. Сзади почти раздался рык очереди, стук падающих осколков; ему стало неодолимо тяжело, как будто что-то придавливало к полу, покрытому хрустящими брызгами крови, застывающей на глазах.
– Дазен, ты мелкий тупорылый ублюдок, – негромкий шепот вожака, слышный только их тройкой, звучал все так же четко и зло; со щелчком переключился канал. – Торчер – Лексу. Прими командование.
– Лекс, принял, – тот отозвался спустя несколько секунд, будто хотел спросить о чем-то или ждал продолжения: – К вам спуститься?
– Нет, заканчивай наверху.
Собравшись с силами, Торчер повернул голову, словно пытаясь посмотреть, кто же его подстрелил, проскреб подбородком и замер, ткнувшись головой в пол. В воксе еще переговаривались; Лекс, прерываясь, отдавал новые распоряжения, с верхних этажей слышался какой-то шум, но он становился уже неважным.

* * *

В просторном полукруглом зале царило оживление. Сервиторы и рабы, непривычно для корабля чистые, отлаженные, вымуштрованные, суетились вокруг одного из столов; из-за их спин и длинных суставчатых конечностей видно было немного, странные механические лапы, заляпанные кровью бронещитки, бессильно свесившуюся вниз руку в темной керамитовой перчатке. Металлический скрежет, позвякивание инструментов, хруст перемолотого керамита вдруг перекрыл низкий пронзительно-гулкий звук, содрогнувший даже стены, когда на пороге показался хозяин апотекариона, лысый и огромный Лигеарран, на котором его белая роба выглядела странно и нелепо.
– А ну руки убрали! – Рыкнул он, приблизившись несколькими быстрыми шагами; его слуги не только послушались, но даже отпрянули прочь, не закончив освобождать от брони неподвижно лежащее тело.
Апотекарий только на мгновение задержал взгляд на изуродованном, наполовину состоящем из аугметики лице раненого, после чего его рука легла на обнаженные зубы без щек, насильно сомкнув челюсти и заставив раптора отвернуться в сторону, в стену.
– Ник, давай сюда ящик для трахеостомии.
Мальчишка-медбрат рысью побежал в процедурную и едва не столкнулся с невысокой женщиной, заглянувшей через дверь. В последний момент сманеврировав, Ник ухитрился поздороваться и, не останавливаясь вывалиться за дверь.

Джемма проскользнула в палату, когда Аканта уже вовсю клевала носом. Хирург рассеянно кивнула в ответ на горячие слова благодарности, сунула медсестре инфопланшет с назначениями и введёнными препаратами и нога за ногу поплелась в душ. Аканта просто ткнулась лбом в пластиковую перегородку и позволила горячей воде стекать с себя… минут десять, пока она не стала холодной, а потом с издевательским щелчком выключилась. Только тогда женщина кое-как вытерлась, вышла в раздевалку, под осуждающие взгляды тех, кому теперь ждать нового нагрева, и побрела в комнату - не особо заботясь, что рубашка была надета наизнанку. Аканта рухнула на кровать и проспала шесть часов кряду.

Проснулась она опять от тихих возражений Сины и холодного, резкого мужского голоса. Аканта разлепила глаза и раздражённо стукнула в стенку.
- Сина! Я спать пытаюсь!
- О, Аканта? Доброе утро… ты что, уже полсуток спишь? - И только когда голос Делиана приобрёл свою обычную мурлычущую интонацию, хирург смогла его узнать. Так вот, как он, оказывается, разговаривает с теми, кто ниже его…
- Доброе утро. Уже не сплю, спасибо большое. - Огрызнулась женщина. Утреннее открытие сделало ассистента на порядок менее привлекательным. - Чего тебе, Делиан?
В мятой рубашке, с наполовину высохшим гнездом на голове и следами от подушки на щеке, Аканта выглядела плачевно. И тем не менее, черноволосый улыбнулся ей обворожительно, как дебютантке весеннего бала.
- Просто зашёл посоветоваться.
Начало было интригующим, но Аканта, прекрасно зная его замашки, не проглотила наживку Делиана, продолжая хмуро смотреть ему в лицо - пусть для этого и приходилось чуть задирать голову. Наконец, проиграв игру в гляделки, мужчина продолжил.
- Знаешь, я тут кое-кого нашёл… - Он не без удовольствия посмотрел, как его придирчивая начальница поменялась в лице и добавил. - И нам нужна отдельная спальня.
- Поздравляю. И мне-то что? - Ощерилась Аканта. Вот же, скотина… он прекрасно знал, что некоторые его поблажки были невольным проявлением симпатии хирурга. Так с чего ж он настолько осмелел?
- Я хотел спросить: как ты смотришь на то, чтобы поменяться жильём? С доплатой, конечно. Могу и Сину забрать. Судя по тому, как здесь чисто и пахнет едой - нам она пригодится. Тебе ведь всё равно скоро не понадобится комната… а вот деньги ещё могут.
- В смысле… не понадобится комната? - Опешила Аканта, резко забыв и о симпатии и о новой пассии Делиана.
- Ох, ты не знаешь? - Сдержанно удивился мужчина. - Птичка на хвосте принесла, что часть состава апотекариона готовят на продажу. И то, что ты в списках. Мы зашли на орбиту какого-то мира, так что у тебя есть пара дней, чтобы продать своё имущество. Много я не дам, сама понимаешь. Но ведь иначе его отнимут просто так…
Делиан ушёл, а Аканта так и продолжала пялиться на закрывшуюся в дверь. Грёбаный шантажист! Он думает, что она поверит… что побоится идти к Лигеаррану с этим вопросом! Да чтоб его… чтоб его демоны Слаанеш…!
- Госпожа..?
Хирург перевела взгляд на дрожащую Сину. Ох, бедная! Для неё ведь враньё Делиана значило гораздо больше. Конец привычной жизни… а возможно, и жизни вообще.
- Сина… Сина, бедняжка, не плачь. Ну что ты. Он врёт, как последний негодяй. Давай-ка, сделай нам чаю и достань моё платье. То, летнее, с красными цветами. А я… сейчас кое-что сделаю, это тебя успокоит.
Когда ещё шмыгающая носом рабыня поставила на шаткий столик две чашки с чаем, а платье было тщательно расправлено - Аканта уже прижимала палец к сенсору инфопланшета, ставя роспись на дарственной. Этим документом рабыня Сина передавалась в безраздельное пользование Джемме Сатви, медицинской сестре в апотекарионе.
- Вот так. И не плачь. - Ободряюще улыбнулась хирург. - Если я… если вдруг что-то случится, пойдёшь к Джемме. Официально ты с ней сейчас, а мне она тебя одолжила, хорошо?
Аканта хихикнула.
- А пока достань-ка из шкафчика кое-что. Я буду разбираться с болтовнёй этого мерзавца в полной боевой готовности…

***

Многим в апотекарионе казалось, что Лигеарран вообще не нуждался в отдыхе. Он мог провести десять операций кряду, если это было нужно, не теряя чёткости движений и ещё и подгоняя ассистентов. Его холодные замечания в такие моменты действовали на персонал лучше чем любые угрозы. Апотекария было сложно вывести из себя, но когда кому-то это удавалось, Лигеарран всего парой фраз мог вынуть из виновного душу, с той же чёткостью и изяществом, с которой работал скальпелем. Аканте никогда так не доставалось. Но если она всё-таки решится сейчас нарушить покой апотекария из-за того, что ей что-то там кажется, это вполне может измениться…

Женщина шла по узкому коридору, вдоль которого располагались каюты медперсонала. Ей приходилось щуриться: в отличие от рабочих помещений, на освещение жилого блока никто особо не тратился. Каблуки изящных туфелек цокали по исцарапанному металлу пола, отдаваясь эхом, пока Аканта не додумалась встать на цыпочки. Каблуков было на полпальца - а стук от них был просто оглушительный. Когда-то она выменяла эти туфли, вместе с платьем, на полную двухмесячную зарплату. Женщина сама не могла объяснить, зачем, а Джемма, которая помогала подгонять подол под её рост, просто покрутила пальцем у виска. Но сегодня повод наконец представился. Первый, единственный, и возможно, последний. “Помада” из вазелина и растворимого псевдо-ягодного напитка пощипывала губы, делая их ещё полнее и ярче, карие глаза были подведены размоченным карандашом. Что она использовала вместо пудры, хирург бы не рассказала и под страхом смерти - но сейчас её круглое лицо выглядело на свои двадцать пять, а не на очень уставшие двадцать девять. Даже веснушек на чуть вздёрнутом носу было почти не видно. Кто-то вроде Делиана мог бы сказать, что Аканта выглядит как проститутка. ("Шлюха", - услужливо подсказал внутренний голос. - "Он бы сказал шлюха. И был бы прав."). Но по крайней мере, она была похожа на дорогую проститутку: оттенок самодельной помады ей действительно шёл, а грива рыже-каштановых волос позволяла простить даже неумелый макияж.
Она вышла в главный коридор. Здесь лампы работали уже не через одну, заливая помещение холодным белым светом - и Аканта, в своём легкомысленном платье, с летящей юбкой до колен, расшитой цветами, почувствовала себя бабочкой, пришпиленной под стекло витрины. Слишком нелепо и неуместно она выглядела посреди металла, керамита и пластика, перед высокой - под рост Астартес - дверью в кабинет апотекария Лигеаррана. Аканта знала его расписание лучше своего: сейчас Лиго как раз должен был разбирать суточные отчёты. Это было самое свободное время, в которое его можно было поймать вне спальни.
Женщина сделала несколько глубоких вдохов, чтобы замедлить бешеный пульс и вернуть себе способность ко внятной речи - и нажала на панель связи у двери.
- Лиго? Это Аканта. Простите, что без предупреждения. Я могу с вами поговорить?
– Я тебя не вызывал, – сварливо пробурчал динамик, но дверь все же отъехала в сторону.
Апотекарий даже не повернулся к ней, на несколько секунд отвлекся от своих документов и переключил камеры, покосился на мутное изображение коридора, откуда с запозданием исчезла смутная низкорослая тень.
– В чем дело?
Аканта коротко вдохнула ещё раз. Как бы ей не хотелось, сейчас говорить нужно было коротко и чётко. Все эмоции, которые должны были бы сопровождать этот разговор, она и так уже вместила в свой внешний вид.
- По апотекариону ходят слухи, что вы хотите продать меня на планету. Как рабыню. Это же неправда?
Всё-таки голос у неё дрогнул. Даже если Лигеарран сейчас наорет на неё - чего с ним не случалось никогда - скажет, что это полная чушь и велит убираться, это будет легче такого ожидания ответа.
Секунда молчания апотекария тянулась бесконечно. Аканта успела рассмотреть рабочий стол, на котором даже ворох папок был упорядочен и прижат каким-то фолиантом в ладонь толщиной, перевести взгляд на стену за спиной Лиго - половину вещей на открытых полках она даже не узнала: раскрошенные черепа каких-то полурептилий, бережно собранные на проволоку, богато изукрашенный кубок, даже на вид неимоверно древний, болтер на подставке - удивительно простой на первый взгляд и поражающий тонкостью гравировки - на второй, какие-то банки, где плавало...
Голос Лигеаррана наконец вывел хирурга из ступора.
- Ты и так моя рабыня. А насчёт продажи я ещё не решил.
- Что..? - Прошептала Аканта, не сумев произнести больше ни слова. Горло перехватило, защипало в глазах. Как ни глупо, но женщина не заплакала только потому, что боялась, что потечёт самодельная тушь. Он сказал это просто, буднично, даже не посмотрев на неё, и не оторвавшись от своего инфопланшета. Конечно, решил... давно решил, и списки действительно составлены. Просто он не хочет, чтобы его лучший инструмент потерял свою остроту от плохих новостей.
- Я... не знаю, чем я провинилась, но... я хотела бы остаться здесь, Лиго. С вами. Если можно.
Аканта не хотела этого говорить, но в вырвавшемся "с вами" было всё, что она так тщательно скрывала. Это читалось и в нелепой самодельной помаде, и во впервые распущенных волосах, и в отчаянном взгляде. Любой профессор, у которого были протеже, чьё восхищение переходило профессиональные рамки, давно узнал бы эти признаки, как бы Аканта не скрывалась. Но вряд ли апотекарий вообще был способен такое понять. По крайней мере, молодой хирургу оставалось надеяться только на это.
– И ты решила, что это наказание?
В ровном голосе Лиго послышался ледок, подчеркнуто безразличный тон, за которым обычно не следовало ничего хорошего. Испытывать его терпения не следовало, особенно разговорами на подобные темы, и все то человеческое, нормальное, что выстраивалось несколько лет, в единочасье померкло. Она по-прежнему его рабыня. Живая вещь, от которой он не потерпит посягательства на право распоряжаться ею. Астартес, наконец, поднял глаза, даже повернулся к стоящей перед дверью женщине, чтобы, наконец, разъяснить ей ее место, но запнулся. Ощутимая пауза понадобилась ему, чтобы рассмотреть ее с ног до головы, как будто он пытался понять фразу на смутно знакомом или почти забытом языке. Конечно, он не понимал. Пытался, но не понимал. Впрочем, и не обязан был.
– Если бы каждый из нас оказывался там, где он хотел, мы здесь никогда не встретились, – наконец, нравоучительно произнес он, отложил инфопланшет и ухмыльнулся: – Мне отвратительна одна только мысль о том, что ты вырядилась и разукрасилась как шлюха, всерьез думая, что меня это впечатлит. Будем считать это идиотской шуткой, ладно? Возражений нет, хорошо. Теперь насчет остального. Как вам жить, когда умирать и кому быть проданными, решает Легион. Здесь Легион это я и мое решение не будет поставлено под вопрос из-за того, что тебе чего-то хочется или не хочется. Вспомни, наконец, где твое место… и пошла вон. Ты мешаешь мне работать.
Я не... - Возражать апотекарию она не посмела бы и в лучшее время. Аканта развернулась на каблуках и вылетела за дверь так, как будто на неё был направлен не ледяной взгляд Лигеаррана, а его оружие. И только за дверью кабинета она бросилась бежать - уже не заботясь ни о стуке каблуков, ни о чем. Ближайшим пока что пустующим местом была раздевалка. Здесь никого не должно было быть ещё как минимум полчаса - и только тщательно закрыв дверь, Аканта позволила себе стечь по стене и беззвучно зарыдать.

После того разговора прошло уже шесть или восемь дней. Аканта впервые со своего появления на барже потеряла счёт времени. Оно её просто не интересовало. Были какие-то часы, проведённые на коленях у Сины, пока слёзы просто не закончились, а глаза не заплыли. Потом она спала. Потом вышла на работу, там был какой-то тривиальный случай. Делиан улыбался, а у неё не было даже сил её одёрнуть.
Через три смены стало хуже. Кто-то проболтался о том, куда и в каком виде ходила Аканта… сплетня обросла самыми мерзкими подробностями и передавалась из уст в уста. Хихиканье за спиной, одежда, уроненная в лужу в душевой, несколько разбитых ампул в сменных больничных туфлях, “случайно” засунутый куда-то инфопланшет - всё это стало её будничной жизнью. Женщине стоило бы взять себя в руки и разобраться - но сил на это не было. Лиго… то есть, теперь Лигеарран… который сам разрешил ей называть себя так когда-то, который обучил её всему, который сам провёл операцию, когда тогда ещё операционная сестра свалилась с аппендицитом - беспокоясь, чтобы новенькую просто не прирезали, сославшись на перитонит, ревнивые коллеги. Тонкий шрам на животе был единственным воспоминанием о том, что он к ней прикасался… но теперь весь апотекарион думал иначе. Аканту, которая и целовалась-то пару раз в жизни, считали шлюхой-неудачницей все, кроме Джеммы и Сины. Потом стало легче. Точнее, боль стала привычной и потеряла свою остроту. Если бы не Сина, хирург бы, наверное, забывала поесть или расчесаться. Рабыня заботилась об Аканте как мать, Джемма заходила проведывать раз в пару дней - но они ничего не могли сделать с синяками под глазами женщины, с серым цветом кожи и бесцветным ровным голосом.

Сегодня день был несложным. Один вывих, один сложный перелом… хотя назвать его “сложным” в прямом смысле хирург уровня Аканты уже не могла. Выписать из интенсивной терапии раптора… как же его… Маркуса Торчера. Потом можно будет снова закрыться в комнате, подальше от подколок и ядовитых взглядов. И уж точно не бояться встретить в коридоре Лигеаррана.
- Здравствуйте, Маркус. - Она не знала, утро это, вечер, или вообще ночь, потому ограничилась общим приветствием. Вряд ли он вообще узнает в заморенной женщине ту, кого увидел после первого пробуждения. Аканта и сама себя уже в зеркале не узнавала. - Поздравляю. Вас можно переводить в обычную палату, дальше процесс выздоровления пойдёт сам.
Женщина сделала пометку на мониторе и подошла отсоединить катетеры, облепившие раптора.
- Я хотела извиниться за первую встречу. За то, что сказала тогда про мутации, мне не стоило.
Маркус так и не разговаривал с ней больше, да Аканта и сама не стремилась. А сейчас... наверное, было время раздавать долги. Сина, Джемма, малышка Аэта. Дошёл черёд и до Торчера. Хотя её долг перед ним был совсем небольшим.
- Если вы меня помните. - Уточнила хирург... и вдруг посмотрела в змеиные глаза раптора, как будто очнувшись.
- Вы вообще запоминаете людей? Такие как вы... вы способны чувствовать, испытывать привязанности, понимать эмоции? - Неожиданно жадно спросила она, не отводя глаз от страшно изуродованного лица и почти не мигая. Она хотела знать: способен ли был Лиго вообще понять хоть что-нибудь - или он всё понимал, и считал её вещью осознанно и хладнокровно?
Нескольких мгновений взгляда глаза в глаза оказалось слишком много, неправильно, просто неприлично – человеку не дозволено так смотреть и расплата пришла быстро. Она не успела понять, что случилось, когда низко склонилась от боли в заломленной руке, а потом крупные сильные пальцы сомкнулись на шее. Аканта рухнула на колени, в глазах потемнело, но Торчер чуть-чуть ослабил хватку, строго дозируя воздух, который ей удавалось протолкнуть в сдавленное горло. Теперь он смотрел на нее сверху вниз и во взгляде ничего не изменилось, так же ничего не читаемо на изуродованном лице.
– Такие как мы, очень хорошо помним и смертных, и астартес, и ксеносов, и нерожденных, – его бесстрастный голос в тот момент ужасно напоминал ровный тон Лиго. – Особенно тех, кто любит над нами поиздеваться, пользуясь моментом…
Пошевелившись, раптор постарался устроиться удобнее; с выключенными протезами он все еще был прикован к постели и оказался не в самой удобной позе.
– Ну что, Аканта Грейдон, что мне с тобой сделать? Переломать твои драгоценные руки? Обглодать тебе лицо? Может, забрать твои глаза? – приоткрыв пасть, он притянул ее ближе и ее окатило теплым дыханием, воняющим дезинфекцией. – Не думай, что меня хоть что-то остановит. Мне сходили с рук и вещи куда более паскудные.
- Не... надо... - Прохрипела Аканта. Она никогда не думала, что умрёт так. Так нелепо и... мозг невовремя подбросил картинку того, что происходит с телом после смерти от асфиксии, и это заставило женщину дернуться. - Пожалуйста... прошу...
"Неверно. Эти существа глухи к просьбам."
Пока Аканта корчилась на полу, пытаясь вдохнуть обжигающий воздух, какая-то её часть продолжала бороться за жизнь, холодно и бесстрастно, как будто это у неё, а не у Маркуса в голове был вшит когитатор.
- Я... дорого стою... Лиго будет зол...
Она не смогла бы сейчас выговорить "Лигеарран", впервые назвав апотекария так, как он когда-то позволил.
– Насрать на твоего Лиго, – Торчер чуть наклонил голову, словно намереваясь впиться в нее повернее, оскалился шире, достаточно, чтобы ее череп мог хрустнуть в его челюстях, замер на мгновение и разжал руку.
– Ты смогла бы назвать хоть одну причину, почему тебе стоит жить дальше? Ты вообще понимаешь, зачем ты здесь? Ты существуешь просто по инерции, как бездумная скотина. Я мог бы сделать одолжение, убив тебя.
Аканта замерла. Торчер задал ей вопрос, который она задавала себе теперь каждый день, каждое утро, вместо того, чтобы воспользоваться допуском к шкафчику препаратов "красного" списка и положить конец своим страхам. И пока её рациональная часть пыталась придумать адекватный для раптора ответ, Аканта вдруг услышала свой голос: немногим громче шепота после хватки Маркуса на горле.
- Я хочу чувствовать. Хочу учиться. Любить. Хочу увидеть эту гребаную планету, куда продаст меня Лиго. Он отобрал у меня полжизни. Я хочу прожить вторую.
"Нам крышка." - холодно резюмировал когитатор.
- А когда твое любопытство, и твоя страсть, и все твои желания будут пресыщены, что останется?
Осознание того, что сейчас для неё все закончится, стало полным и ясным. Женщина ещё помнила, как работает биохимия запредельного стресса, что сейчас её кровь наполнена веществами, призванными облегчить боль и унять смертный страх - но это было неважно. У неё было несколько секунд. Целых несколько секунд. И в них нужно вместить всю свою жизнь.
Аканта медленно подняла голову и посмотрела в глаза Торчеру. Улыбнулась - снова, даже сейчас.
- Так что осталось? - Спокойно спросила женщина.
Была легенда, старинное предание про зверя, что превращал в камень взглядом, мифического монстра, с которым под страхом смерти запрещено было смотреть в глаза, и сейчас женщина, перепуганная и ослабевшая, с четко отпечатавшимися на шее следами пальцев, застыла, увидев перед собой нечеловеческие узкие зрачки. Но в легендах нет никакой правды. И зверь первым отвел глаза; он не знал ответа. Он запутался, так же, как и она и только покачал седой головой, осторожно опускаясь на постель.
– Я думал, ты знаешь.
- Нет... я... не знаю. Но если узнаю, я найду тебя и скажу. - Это было бессмысленное обещание. Она, рабыня, не могла даже распорядиться своим завтрашним днем, но она все ещё была в реальности, где жизнь измерялась секундами, где у неё с этим существом внезапно оказалось что-то общее, пусть это и был всего один вопрос без ответа.
Но ещё через несколько секунд ясность поблекла, и на смену пришли озноб, боль и звон в ушах.
- Сейчас тебя переведут. Я пойду. Ты меня едва не убил, и мне сейчас будет очень плохо.
Это корявое объяснение было лучшим, на что Аканта была сейчас способна. Она была даже не уверена, что встанет на ноги - но женщине удалось и это, и даже доплестись до раздевалки, где её, наконец, догнал шок.

***

- Совсем-совсем нет друзей? - Недоверчиво переспросила Аэта, сидя на койке хирурга и болтая ногами. Тёмные хвостики на макушке вздрогнули, когда девочка подняла голову на Аканту и чуть склонила её набок - в знак крайнего скептицизма. Аэта не понимала, как это: нет друзей. Сина, сама Аканта, подруги мамы Джеммы, Ри из другого крыла, Эш, который постоянно кашляет, и с которым можно только говорить по воксу... - Он что, такой плохой, что никто с ним дружить не хочет?
- Вообще, да. Он очень плохой. - Аканта бессознательно поправила шарф, на котором чётко виднелись пять синяков - слишком широко расставленных для человеческой ладони. Вчера женщина с удовольствием зашла в операционную с открытой шеей, мстительно наблюдая, как сплетни разворачиваются на сто восемьдесят градусов, сводясь к тому, что господину апотекарию нравится пожёстче, и, похоже, его протеже таки вышла из немилости. Это было не менее мерзко, но после пережитого Аканте было скорее смешно наблюдать за всей этой вознёй. Да, рано или поздно Лигеаррану донесут... но женщине было достаточно и того, что мелкие пакости прекратились. Торчер, сам того не ожидая, сделал ей подарок своей выходкой.
- Ну я даже не зна-аю... - Протянула Аэта, выводя хирурга из раздумий. - Если бы я была самой плохой и страшной на свете, и даже подняться бы не могла, и друзьям по воксу не позвонить, и я бы жила долго-долго и у меня в жизни были вообще все игрушки, которые можно представить. Да?
Аканта кивнула, и дочь Джеммы надолго умолкла, задумчиво хмурясь.
- Я не хочу жить долго-долго и никаких игрушек, если у меня нет друзей. - Наконец, выдала она. - Я... наверно, я бы хотела, чтобы мне вкусняшек принесли. И новую игру на инфопланшет. В которую по сетке играть можно, чтобы вместе.
Аэта подумала ещё немного и вдруг просияла.
- Вот! Если у него совсем-совсем нет друзей, то его ещё никто никогда не проведывал в больнице! Представляешь, все много-много лет, ему точно интересно будет!
- Молодец. - С неприкрытым уважением покосилась на неё Аканта, и высунула голову из-за двери спальни - больше похожей размером на шкаф. - Сина! Сделай на всех своих фирменных блинчиков, пожалуйста! Можешь взять с полки банку джема на "черный день": он настал. И ещё одну порцию сделай. Двойную и сложи в какую-то коробку. Джема не жалей: Аэта заработала хоть полбанки.
Девочка восторженно завизжала и повисла на шее у Аканты.

***

Найти новую палату раптора было совсем не сложно: хоть после выписки из интенсивной терапии он переходил под опеку палатного врача из другого крыла - сведения о том, куда переводились пациенты Аканты были в её рабочем планшете. Лиго бы, наверное, насторожился такими визитами... а и пошёл он в темень варпа!
Аканта прижимала к себе завёрнутую в пакет пластиковую коробку. Острые углы вжимались в рёбра, а сама женщина оглядывалась так, как будто самое меньшее украла сейф. Конечно, если кому-то очень понадобится, записи камер поднимут - но что такого странного в том, что ей захотелось ещё раз посмотреть на выздоровление своего необычного пациента?
- Маркус? Ты не спишь? - Тихо спросила она от двери. Попытка убийства это, наверное, всё-таки повод перейти на "ты"...
Увидев, что раптор бодрствует, Аканта зашла, осторожно прикрыв за собой дверь.
- Я ещё не нашла ответ на твой вопрос. - Здесь не было даже табуретки, поэтому женщине пришлось устраиваться, скрестив ноги, прямо на полу. Стерильности интенсивного отделения здесь, конечно, не было, но зная Лиго - с пола можно было даже есть. - Зато кажется нашла то, что с тобой ещё не происходило. По крайней мере, очень давно. Может, тебя развлечёт?
Пакет с шелестом развязался. Внутри оказалась коробка с блинчиками Сины, уже измазанная изнутри вытекшим синтетическим джемом, инфочип для планшета, на который Аэта накачала "вообще бошкоотрывательного, мы месяц седьмой уровень с тиранидами пройти не можем!", и что-то тщательно завёрнутое в фольгу.
- В фольге - от меня. Я запомнила, какую анестезию тебе давал Лигеарран. Не знаю, уцелели ли в броне твои "особые лекарства" - но эти три ампулы я уже списала. Шприц в комплекте, наберёшь, если будет невмоготу.
- Аканта осторожно посмотрела на Торчера - не счёл ли тот ворох странных предметов каким-то особо утончённым издевательством? - и на всякий случай уточнила.
- Это подарки. От людей, которые тебя почти не знают, но искренне желают тебе выздоровления.
Он не выказал ни удивления, ни недовольства, ничего. Рассмотрел Аканту, содержимое пакета, потом достал из коробки лакомство и, откусив кусочек, принялся внимательно жевать. Последнее давалось раптору с большим трудом – все его искусственные зубы были одинаковыми резцами, способными ничуть не хуже когтей сколоть или вовсе сорвать бронепластины противника. Но в роли противника оказались сладкие блинчики и прожевать их стоило немалого труда и сноровки.
– Забавней всего то, что ты вернулась, – он так увлекся, что даже не сразу заговорил, покосился. – Неосознанно подтверждая мое предположение, ты ищешь встречи, хотя я показал, как легко могу свернуть тебе шею. Ни в чем нет смысла, Аканта Грейдон.
- Может, благодаря тебе я почувствовала себя по-настоящему живой и решила сказать спасибо - Вид раптора, уплетающего лакомство, успокаивал. Пусть даже ему ничего не мешало доесть блинчики и закусить их Акантой, сейчас Маркус выглядел гораздо менее враждебным. И менее равнодушным, кажется, насколько можно было судить по существу без половины лица. - В коробке мои только ампулы, остальное собирали другие. Пытаясь понять, кто ты, и угадать, что тебя порадует. Как думаешь, почему?
– А, недоставало чувства опасности. Я и забыл, что подобное дефицит в местах вроде этого, – он качнул головой. – Что до ваших мотивов… может, по мне сложно предположить, но я знаком с психологией групп и социальных связей. Может быть, что-то ввело тебя в заблуждение и ты адресовала свое сострадание мне, последнему, кто в нем нуждается.
Хмыкнув, Торчер достал еще блинчик и аккуратно собрал пальцем джем, слизнул неестественно длинным языком, кивнул на пакет:
– Это все означает, что я что-то угадал, когда говорил с тобой в тот раз. Подстрелил тебя.
Аканта опустила голову, пытаясь скрыть пылающее от стыда лицо.
- Да, угадал. Это не сострадание, это благодарность тех, кому я дорога.
Хирург помолчала, подбирая слова. Это все было нелепо: игра, блинчики, весь этот разговор... раптор уж точно обошёлся без этого. А она?
- Кажется, ты спас мне жизнь, Маркус. Которой я могла бы лишиться по собственной глупости и из-за страха перед тем, что будет. Спасибо тебе.
– Я много кого спас и много кого убил, не только оружием, но и словом, – он увидел и поднял чип. – Что здесь?
- То, как видит благодарность девятилетний ребенок. - Она все-таки не смогла сдержать улыбку, вспомнив как Аэта оббегала все крыло, выискивая, у кого есть последняя версия "Космического скитальца". - Симулятор какой-то жуткой и кровавой резни на забытом в Варпе корабле. Игра такая. - Уточнила она на всякий случай. - Я рассказала о тебе, и девочка решила, что ты можешь по этому скучать, пока выздоравливаешь.
– Я сыграю, – раптор облизал слюни и приоткрыл пасть, словно в подобии кошмарной улыбки. – Даже ваши дети упражняются в насилии, ты об этом не думала?
- Это не поощряется... - Начала Аканта, и осеклась. В её доме никто и подумать не мог, что их дочь будет интересоваться таким варварством... потом была академия, потом Лигеарран - и интересоваться чем угодно было некогда.
- Нет. Не думала. Сейчас, вот, впервые. - Нехотя призналась хирург. Солгать раптору оказалось сложнее, чем казалось.
– А, между тем, мы похожи. Я знаю то, что внутри тебя, твою жестокость и злость, твои желания… – наклонившись, он потянулся рукой, в тусклый свет попали темные порты, вживленный в тело металл, расползающиеся от него пятна порчи, мокнущие от прозрачной жидкости. Волна странного запаха и жара чужого тела накрыла чуть раньше настоящего прикосновения, большой палец дотронулся до губ и убрался, потому что одного жеста ему было достаточно, чтобы заставить ее молчать: – Не возражай, это будет неправдой.
Аканта как раз собиралась что-то возразить и палец Маркуса прошёлся по приоткрытым губам, оставляя на них влажный след. Расширенные от страха глаза женщины остановились на изуродованном лице. Она даже не поняла, что бессознательно потянулась следом за рукой, пытаясь продлить прикосновение, а потом облизала губы. Этот запах не походил ни на что: так могла бы пахнуть воплощённая эмоция. От него кружилась голова, звенело в ушах и сладко ныло всё тело. Сейчас Аканта готова была лизать раптору руки, выпрашивая ещё немного, как будто со следующей попытки вкус станет понятней, и она наконец-то вспомнит что-то давно забытое...
Через несколько вдохов - иначе женщина сейчас не могла измерить время - ей стало немного легче. Она приложила руку к горящей щеке, где только что были пальцы Торчера. Это было похоже на боль с обратным знаком. Что-то же настолько невыносимо заполняющее её всю.
- Не делай... такого больше. Пожалуйста. Никогда.  - Аканта пыталась быть убедительной - но таким тоном она могла бы просить разве что об обратном. Хирург кое-как поднялась и почти что выбежала из палаты, не думая ни о камерах, ни о том, что она оставила единственную свою коробку в палате. Мысль о том, что это могло быть ответным подарком, пришла ей только в душе, где Аканта безуспешно пыталась смыть с себя запах-воспоминание.

После похода в палату Торчера прошло два дня - и большую их часть Аканта провела в душевой. Она отмывалась перед каждой операцией так, как будто хотела содрать с себя кожу, оставляя следы от жёсткой синтетической мочалки, не обращая внимания, горячая или холодная вода льётся на неё сверху. Запах раптора преследовал её, казалось, впитавшись намертво в её губы. В первую ночь он снился ей - вся ночь была заполнена одним-единственным прикосновением, повторённым множество раз. Иногда Аканте удавалось поймать ртом его пальцы, иногда - нет, иногда она прокрадывалась в палату, пока Торчер спал, и вводила в катетер миорелаксант - превращая его в живой, всё чувствующий, но неспособный пошевелиться источник её наркотика.
Сина так и не осмелилась спросить, куда делась коробка. Аэта решила, что страшный раптор слопал блинчики прямо с упаковкой, и хирург не стала её разубеждать. Говорить об их встрече не хотелось. Как будто она совершила что-то очень стыдное. И ещё более стыдным было желание это повторить...

На вторые сутки Аканта пыталась измотать себя так, чтобы не видеть во сне ничего кроме темноты, тишины и, возможно, завтрашней работы, как всегда. И оказалось, что зря. От экстаза прошлой ночи остались только смутные отголоски, и наутро хирург встала просто сонной и измятой.

На третью ночь сны перестали её мучить.

Он шел, и женщине пришлось бежать, чтобы успеть за широкими шагами. Ему не нужен был свет и его ничуть не интересовало, что она спотыкалась и падала, вскакивала, скуля от боли и снова бежала за ним. Его раздражал шум, ее громкое и неискусное преследование, оттого раптор неосознанно ускорял шаги, все еще не очень ровные после ранения.
Коридоры, лестницы – ему уступали дорогу, перед ним разбегались. Он уверенно поднимался, пока не оказался в кромешной темноте, где воздух был неспокоен, а ряд едва заметных тусклых оранжевых ламп уходил вправо и влево настолько далеко, что сознание отказывалось верить в существование такого длинного коридора. В полу пепельная чернота граничила с чернотой непроглядной, там что-то было. Но вот воздух дернулся, ряд ламп переломался, подуло теплом и гарью, с искрами и прожектором надвинулось что-то угловатое и бесформенное, все ближе, ближе… поравнялось. Торчер не сдвинулся с места и Аканта на всякий случай отодвинулась за него. Длинная платформа была сплошь загромождена чем-то непонятным – видны были только блики металла, топорщащиеся оплавленные бронелисты, и это все задвигалось, появились люди. Огромные грузовые сервиторы с легкостью могли бы смахнуть на рельсы даже Торчера и, казалось, тот подумал о том же, потому что отошел в сторону, чтобы не мешать разгрузке. В хаосе движений и окриков, в свете фонариков, которые тщательно избегали натыкаться на терпеливо дожидающегося раптора, он чего-то ждал, наблюдал, а потом сдвинулся с места, запрыгнул туда, откуда только что снимали груз и обернулся – да, Аканта бежала следом. Как выяснилось, между краем платформы и полом зияет широкая щель, раптор через нее попросту переступил, а ей пришлось прыгать. Платформа дернулась со скрежетом, Торчер поймал свою спутницу за шиворот и швырнул на колени себе под ноги – как оказалось, держаться там было не за что, кроме как за него. Платформа тронулась, разгоняясь, что-то загудело внизу, гул перешел в визг и поток воздуха ударил как жесткая сухая ладонь, прошла, казалось, целая вечность перед тем, как началось торможение. Только сейчас женщина поняла, что сидит, прижавшись всем телом и намертво вцепившись в бронепластину протеза. В неожиданно ярком свете на шершавом резном керамите стали видны влажные следы ее пальцев.
Раптор безо всяких изысков толкнул ее ногой, освобождаясь, и перешагнул на пол. Аканте пришлось перебираться самой и снова бежать следом. Теперь они спускались вниз, но уже недалеко. Место, о котором она только слышала, но видела воочию только один раз – десантная палуба, огромное длинное помещение вдоль борта, по одну сторону которого тянулись шлюзовые ворота, а по другую пригнулись, пойманные за стальные ноги, крылатые боевые машины. Некоторые висели на потолке, перевернутые вверх днищем. В воротах Торчер зачем-то снова сгреб ее за одежду, за шиворот, как нашкодившего ребенка, но потом стало ясно, почему – гравитационные панели работали вполсилы, облегчая работы на палубе. Аканта с непривычки подлетела вверх на первом же шагу, но и раптор проскрежетал когтями, запоздало примагничиваясь к полу.
Дежурное освещение только давало представление о масштабах этого места, но через сотню метров пробивался яркий свет, слышались голоса; туда они и направились.
Около двух бронированных птиц царило оживление. Громадный неуклюжий грузовик подогнали тупой мордой ко входу и туда-сюда по трапу катались сервиторы, волокущие контейнеры, за ними присматривали люди в единообразной, но живописно заляпанной маслом рабочей форме, кто-то суетился вокруг катера, трое суетились на узком крыле, передавали ключи. Торчер обошел грузовик и направился ко второму кораблю – меньше размером, приникшему к полу хищнику, обвешанному оружием.
– Не таскайся за мной, подожди там, – приметив Аканту, все еще преследующую его, он махнул рукой в сторону, к крылу того, второго, опущенного книзу и почти достающему до пола.
Она так боялась упустить раптора из вида, что не заметила, что в тени тандерберда уже кто-то стоял. Воин-астартес с примагниченным к бедру шлемом тоже стоял и ждал, и тоже внимательно наблюдал за Торчером. Совсем молодой, с коротким ежиком черных волос, судя по рассаженным губам и синюшному кровоподтеку на половине лица он совсем недавно участвовал в стычке и, вероятно, проиграл. Он покосился на приблизившуюся смертную, но промолчал.

До этого момента Аканте некогда было испытывать страх, боль или хоть что-то ещё. Она понимала, что раптор не замедлит шаг и не тратила дыхания на просьбы, уже даже не бежала, а падала то на одну, то на другую ногу, переставляя их просто, чтобы не впечататься лицом в пол. И только когда Торчер отдал ей приказ ждать - весь свет, шум и запахи обрушились на неё, заставив прижаться спиной к обшивке. Холодный металл напоминал ей стены прошлого обиталища: единственное знакомое ощущение в месте, где чужой для неё была даже сама гравитация.
Рёбра болели на каждом вдохе, от запредельной усталости и сенсорной перегрузки подташнивало. И всё же, когда по ней скользнул чей-то короткий внимательный взгляд, женщина почувствовала и повернула голову - медленно, как будто где-то за крылом притаился опасный хищник. Найдя проявившего к ней внимание, Аканта удивлённо округлила глаза. Если бы он был человеком, она сочла бы его ровесником. Которому только что здорово досталось...
Впрочем, сама женщина выглядела не намного лучше. Платок она потеряла, и на одно плечо свешивались сбитые в войлок грязно-ржавые волосы. Пот и слёзы смыли с её лица раскраску, но мельчайшая серая пыль въелась в кожу намертво. Левую щёку украшала длинная свежая царапина, идущая от уголка рта почти до уха: прижимаясь к ноге раптора Аканта разодрала лицо о протез. О запахе вовсе было лучше не думать.
- Простите. Пожалуйста. - Это были первые нормальные слова за много дней, а, может, недель. Аканте удалось даже виновато улыбнуться - слишком крепкими для жительницы нижних палуб зубами. Стыд был первой вернувшейся эмоцией: женщине было невыносимо среди людей в таком виде. Чужой взгляд больше не нёс опасности, как внизу. Только обжигал, вызывая желание спрятаться там, где её не увидят.
Слёзы от яркого света делали изображение нечётким, но Аканта заставляла себя смотреть во все глаза, заново привыкать к людям, возвращать себе способность думать словами и делать выводы. Её привезли на баржу на корабле, похожем на тот, что миновал Торчер. Более резких и изящных обводов второго она не узнавала, но оба они вряд ли могли улететь дальше ближайшей системы. Раптор хочет вернуться на планету, где его едва не убили. А этот, черноволосый рядом... Лиго говорил, что Маркус командует "птичником". Судя по тому, как напряжённо астартес следит за ним - он и сам "птица", хоть и не похож. Можно попробовать что-то узнать у него, на случай, если Лиго таки надумает её продавать.
- Что там, внизу? - Она не смотрела на незнакомого воина, задавая вопрос как будто в никуда. То, что прямо без спросу лучше не обращаться, и в глаза не смотреть, Аканта усвоила хорошо. - На планете?
– Помолчи, – тот не сдвинулся с места, но ее словно оттолкнул неприязненный холод от единственного произнесенного слова.
Темный люк на боку боевой машины, как раз около крыла, что-то перекрыло, черная туша с жуткой вытянутой мордой, с могучими лапами, поросшими пучками жесткого черного волоса. Осмотрев пол, морда помялась в люке, примеряясь, потом аккуратно и почти бесшумно спрыгнула на пол в нескольких метрах от Аканты и ее нелюдимого соседа. То, чему Торчер с его аугментацией был всего лишь неубедительным подражанием, явилось во плоти, в свете прожекторов, безжалостно выхватывающем все уродства варпового когтя. Тихий Хале был чудовищен. Немыслимое слияние человеческих и нечеловеческих черт и гипнотическая бесшумная грация вкупе с его размерами восторгали в равной степени, как и ужасали. Но монстр был спокоен, усмирен правилами и обязанностями, учтен и заклеймлен как создание принадлежащей хозяину стаи – на его наплечниках горели золотые звезды хаоса, вставший на дыбы косматый геральдический зверь. И Хале прошелся по пластали, флегматично кивнул вожаку, уселся рядом, горбясь обводами древнего прыжкового ранца. Он что-то сказал ему, что-то, из-за чего Торчер обернулся, и Хале обернулся вместе с ним – из грузовика вышел еще один воин, узкоглазый и с золотистой кожей.
– Где ты был? – он уставился на Торчера немного снизу вверх, но это не мешало требовательному тону.
– Гулял, – тот отвернулся, рассматривая катера, потом его внимание привлекла кучка смертных, засуетившихся около шасси тандерберда, потом Аканта, так и оставшаяся стоять у всех на виду.
– А это кто?
– Рабыня апотекария. Нашел ее внизу.
– И что ты хочешь с ней сделать?
Торчер посмотрел на собеседника с каким-то невысказанным недовольством – вроде, еще рано было требовать заткнуться, но уже пора было бы показать зубы. Или нет.
– Нужно вернуть лысому хрену его собственность.
– Смена орбиты через два часа. Я бы хотел убраться прямо сейчас, и все наши люди нам нужны.
– Значит, полетит с нами.
Раптор, кажется, пожал плечами под броней. Хале, не пожелавший участвовать в перепалке, наклонил голову набок и пристально рассматривал женщину.
Аканта даже не взвизгнула. Когда морда чудовища показалась в люке, женщина, казалось вообще перестала дышать, вжавшись в стену - и так и стояла, не мигая глядя куда-то поверх Хале. Не смотреть в глаза. Не привлекать внимания. Всё может обойтись, даже если он смотрит на неё, даже если его ужасная морда сейчас...
"Значит, полетит с нами".
Эта брошенная фраза вывела Аканту из ступора. Астартес могли быть сколь угодно страшными - но они были послушны хозяину баржи. Даже стервятники внизу баржи были простыми и понятными. Они хотели жрать, убивать и издеваться. А там, внизу, было что-то, что заставляло рапторов возвращаться в апотекарион по частям.
Аканта все же осмелилась скоситься на существо, которому противоестественно шла ухоженная и отполированная броня. Его странный спутник выглядел самым человечным из всех. И он, похоже, имел на Торчера влияние...
Женщина вцепилась в золотокожего взглядом, глазами умоляя не давать её в обиду.

Пара смертных дожидалась внимания вожака, встав под самым носом у чудовища-Хале, и Торчер повернулся к ним, теряя всякий интерес к проблеме Аканты, только дернул головой, кивнув в ее сторону.
Кел приблизился и, словно опасаясь его, тот, кто так и ожидал рядом с ней, отступил на несколько шагов, опустил голову.
– Как твое имя? – он взял ее за подбородок, силой заставил смотреть на себя. – Специальность?
- Аканта Грейдон. Я хирург.
Она успела заметить, как потупился хмурый воин, и иерархия, которую она строила в голове, ещё раз перетасовалась.
Пальцы узкоглазого оказались неприятно цепкими, лишний раз напомнив, что любой из них, как бы не выглядел, мог без труда свернуть ей шею. Говорить с задранной головой было неудобно, но Аканта старалась делать это как можно чётче.
- Маркус был первым... из вас, кого я оперировала. До этого только люди. Три года практики, до этого старшая операционная сестра в апотекарионе.
– Хорошо, – он отпустил ее, убрал руку как будто с поспешной брезгливостью. – У меня нет времени тебя возвращать на место, бросать же здесь… неосмотрительно. Пойдем… что это? Выбрось.
Последнее относилось к импровизированному рюкзаку, за который грязная и изможденная женщина все еще цеплялась как за последнее, что оставалось от ее старой жизни. Но все начало изменяться слишком стремительно.

Аканта сначала даже не поняла, о чём речь. Даже когда Торчер едва не загнал её насмерть, мысль бросить рюкзак не пришла ей в голову. Там была вода, точило, мясо - всё, что давало надежду на жизнь. Сейчас та её часть, ненадолго разбуженная видом варп-когтя, уступила место растерянной хирургу. Выбросить? Прямо здесь, грязную вещь посреди палубы? Она беспомощно оглянулась, ища хоть какое-то подходящее для выбрасывания место, но золотокожий уже шёл к грузовому кораблю. Уверенно, как родитель, уставший от капризов ребёнка, зная, что тот всё равно с рёвом бросится догонять.
Аканта и бросилась. Комбинезон вместе со всем вонючим добром полетел на пол, а женщина почти бегом взлетела по грузовой аппарели, чуть не сбив сервитора с очередной коробкой. Тот замешкался, восстанавливая равновесие, и продолжил следовать назначенным маршрутом, как будто суетливой живой преграды здесь и не существовало. Впрочем, для астартес её не существовало тоже. Он был занят проверкой каких-то бесконечных ящиков, контейнеров, тюков и цистерн. Груз всё прибывал,и узкоглазый сам сейчас казался почти сервитором - запоминавшим количество и маркировки и сверявший их с базой данных во внутреннем когитаторе.
“Наверное, он тоже командир, как и Маркус. Только отвечающий за хозяйственную часть… или как это у них называется”, - размышляла Аканта, пробираясь в носовую часть, туда, где перевозили живой груз. Она ещё помнила, как её доставили на баржу, и сумела самостоятельно отрегулировать жёсткий подголовник кресла, застегнуть ремни и щёлкнуть по индикатору готовности. Когда поток ящиков иссяк и кресла рядом с ней заполнились сервиторами, ещё сохраняющими подобие антропоморфности – золотокожий как будто вспомнил об Аканте. Он подошёл, внимательно осмотрев её кресло, и впервые на его лице отобразилось что-то, кроме брезгливости. Удивление. Астартес кивнул и проследовал дальше, точно так же просмотрев ряды сервиторов, удостоверившись, что весь груз закреплён как нужно. Вскоре, после того, как его спина скрылась за перегородкой, Аканта услышала гул разогревающихся двигателей. По всему корпусу прокатилась дрожь, а затем корабль плавно оторвался от пола десантного ангара. Низкая гравитация делала это почти незаметным, но женщина ещё помнила, что будет дальше. В грузовом транспорте перевозили, обычно, сервиторов или рабов - и перегрузки внутри компенсировались ровно настолько, чтобы они добрались до пункта назначения живыми. О комфорте никто не говорил. Иллюминаторов в грузовом корабле, конечно, не было, так что Аканте оставалось только гадать, когда начнётся пытка. Ожидание было настолько невыносимым, что когда её вжало в кресло, женщина едва не обрадовалась этому. Впрочем, радость была недолгой: растущая перегрузка заставила её дышать коротко и часто - лёгкие отказывались раскрываться. Картинка перед глазами покрылась стеклистой красной сеткой, Аканта успела почувствовать, как из носа прямо на и без того грязную одежду хлынула кровь - а потом темнота ненадолго избавила её ото всех ощущений.

Отстёгнутый ремень с шипением пополз по груди и бёдрам женщины, втягиваясь в пазы на кресле. Это ощущение и привело Аканту в чувство. Сквозь шум в ушах слышались обрывки разговора, а потом что-то мокрое и холодное мазнуло по подбородку, по носу, настойчиво, сильно – кто-то оттирал с нее кровь.
– Дрянь наше дело.
– Почему ты так решил?
– Потому что впервые на моей памяти тебе понадобилась баба, Кельманри.
– Помолчи.
Кто-то фыркнул. Полилась вода, она открыла глаза, дернулась, попытавшись увернуться от мокрого бумажного полотенца, которым незнакомый астартес вытирал ей лицо. Рядом стоял, сунув руки в карманы, рослый и худой детина с нестриженными соломенными волосами, лезущими в глаза и в комбинезоне пилота. К его губе прилипла тонкая черная сигаретка, а едкий дым от нее стелился по салону.
– Она не сдохнет?
– Просто перегрузка. Все не могу приноровиться к тому, какие они хрупкие.
– Это форма апотекариона или я ослеп?
– Завидная наблюдательность для смертного… – тот, кого назвали Кельманри, заглянул в глаза распластавшейся на кресле женщины: – Все нормально? Вэл, пошел вон, нам нужно поговорить.
Астартес дождался, пока его недавний собеседник послушно утопает вдоль отсека на выход и уставился на Аканту как на долгожданный трофей.
– Мы можем помочь друг другу.
Женщина, наконец, пришла в сознание достаточно, чтобы перестать мотать головой от того, что ей, как маленькой, вытирают нос - и поднять на золотокожего ещё не до конца сфокусированный взгляд.
- Чем помочь? - Она попыталась убрать с глаза отросшую и свалявшуюся чёлку, но это было единственное движение, которое Аканта позволила себе без разрешения. Вряд ли слова астартес были предложением, а не приказом.
- Тебе нужно наше покровительство, а мне нужна женщина. Потому что только женщина найдет общий язык с другой женщиной.
А вот теперь Кельманри мог быть уверен, что его собеседница - само внимание. На лице Аканты появилось крайнее изумление, и так и застыло немым вопросом. Она даже не смогла подобрать слов, чтобы задать правильный вопрос, поэтому спросила, что думала.
- Какая... женщина? Тут же война, тут Маркуса едва не убили...
Кел вдруг рассмеялся, бросив полотенце, превратившееся в комок грязной бумаги, на пол.
- Тебе не стоит беспокоиться из-за того, что старый ублюдок отхватил болт, рисковать - наша профессия и наш выбор. Здесь есть некоторая напряженность, у ставленницы нашего лорда проблемы, которые мы с Маркусом попробуем решить, у нас для этого есть все возможности. И я мог бы сделать больше, если бы кто-то взял на себя необходимость доносить до принцессы наши пожелания и наши потребности. Тебе не следует бояться за свою жизнь, больше никто не посмеет поднять на тебя руку.
- Принцессы? - Воображение мгновенно нарисовало Аканте огромный бальный зал, кружащиеся пары в белых платьях и форме с орденами, высокие окна, сквозь которые льётся настоящий солнечный свет, и она восторженно посмотрела на астартес.
- Вы хотите, чтобы я стала фрейлиной? - Спросила Аканта, замирая от счастья. Сутки назад она была на самом дне существования, опасно близко к животной его грани - и сейчас ей предлагают жизнь при дворе, всего лишь за интерпретацию пожеланий Торчера и его коллег?
Голос разума пискнул что-то про подвох. Потом отчётливее сформулировал фразу. И улыбка Аканты медленно угасла.
- Вы могли выбрать любую женщину на барже. Дипломата, переговорщика, наверняка там есть специалисты. Вы даже не знали: ем ли я крыс руками, и знаю ли, как говорить с людьми вне операционной. Но схватили первую попавшуюся - Начала она, очень осторожно подбирая слова. - Простая напряжённость не заканчивается командиром рапторов на моём операционном столе и вы берёте кого-то, кого будет не жалко... в гражданской войне?
Кел внимательно слушал, потом покачал головой:
- Маркус часто ставит в неудобные условия не тебя одну. Я мог бы выбирать, если бы не вынужден был строить наши планы за сутки. Но на самом деле бояться тебе нечего, вас обеих будут охранять самые опасные существа на Гродеве.
- Вы всегда можете мне приказать. - Она опустила глаза. - Или найти другую на мою роль, так же быстро, как и меня. Но вам нужно согласие рабыни - хорошо, я согласна. Меня учили поведению в высшем обществе, и если эта планета хоть немного похожа на мою родную, я должна справиться.
Аканта внимательно посмотрела в узкие тёмные глаза. Она была ему почему-то нужна, и это давало, хоть иллюзорное, но право говорить с астартес почти на равных.
- Только, пожалуйста, скажите мне, если я вдруг окажусь права насчёт войны. Я не сбегу: я всю жизнь провела в апотекарионе и совершенно беспомощна... без вас.
После месяца на нижних палубах, Аканта уже не была в этом так уверена - но незнакомцу об этом знать не стоило.
Он медленно качнул головой, словно соглашаясь с ее доводом.
- Да, война есть. Но ты ее не увидишь. Идем, ты можешь встать?
Вместо ответа Аканта оперлась о поручни и тяжело поднялась с кресла. Голова резко закружилась, и золотокожему пришлось подождать несколько секунд, пока женщина сможет сделать первый шаг. Увидев, что она в порядке, воин повернулся и, не спеша, пошёл к выходу из корабля.
На аппарели астартес пришлось подождать её снова. Если до того десантная палуба показалась Аканте шумным и невыносимо ярким местом, то залитый солнцем порт с бесконечными цепочками сервиторов, снующим во все стороны транспортом и грохотом техники просто оглушил её. Прикрыв глаза рукой, женщина неуверенно шагнула вниз, под кажущиеся обжигающими лучи.
Идти было легче чем на барже: гравитация на планете была чуть меньше стандартной. Это позволило Аканте почти не отставать от астартес, как привязанной следуя за ним, глядя вниз и чуть вперёд, на серые исцарапанные плиты и его ноги. Так она могла не потерять воина из виду, не ослепнуть, случайно поймав солнечный блик и не думать о людях, которые видят грязную, оборванную и дурно пахнущую рабыню.
Наконец, света стало меньше и женщина поняла, что они зашли в какое-то здание, через ворота, которые она не смогла увидеть даже боковым зрением. Зато теперь Аканта видела, что перед золотокожим почтительно расступались - а иногда и вовсе торопились исчезнуть с глаз. Пожалуй, она и сама бы так поступила, будь у неё выбор.
- Как вас зовут? - тихо спросила она, когда астартес остановился, чтобы набрать что-то на растущем из пола терминале.
- Кельманри Шиен.
Кельманри. Мурлычущее, вкрадчивое имя Аканте понравилось. В отличие от его обладателя. Хотя, “вкрадчивый” - это, пожалуй, было самое подходящее слово для этого астартес. Как красиво он нарисовал ей радужную картинку перед глазами… и ведь не будь в её жизни страшного времени на нижних палубах, она бы поверила! Ей до слёз, безумно хотелось верить в то, что Кельманри действительно беспокоится, в его слова: “Никто не посмеет поднять на тебя руку”. И всё же, она не могла. Возможно, это будет нож, а не рука. Или болтер. Или её просто выбросят, как скомканное бумажное полотенце, когда она станет не нужна.
Аканта тронула самое последнее, что у неё осталось от прошлого - так и болтающийся в протёртом кармане на груди нож-стропорез. Касание холодного металла немного привело в порядок мысли. Она справилась с невозможным для неё испытанием один раз, справится и второй. Это снова нижняя палуба: только подманивают жертву тут не куском мяса, а безопасностью и бальным платьем.
“Бесчувственные убийцы и мрази", - напомнила себе она и в последний раз сжала рукоять. - "Я обещаю себе не верить Кельманри”.
А астартес, не подозревая, какие мысли одолевают его спутницу, терпеливо ожидал чего-то, смотрел по сторонам и, казалось, упивался производимым впечатлением.
Они видели.
Знаки на его броне, вскинувшийся на дыбы пес, стрелы хаоса, свирепые ледяные глаза, которые в эти часы все еще смотрели сверху, с красноватого неба, где несколько десятков силуэтов отчетливо виднелись сквозь облака. Это они напитали воздух удушливой пылью, химическими запахами, от которых рвало горло и слезились глаза, это их твари пришли с воем и грохотом, оставив после себя огненный шрам от горизонта до горизонта, это перед их лордом на коленях стояла могущественная и почти всесильная ведьма Гродевы… это страх, воплощенный в зримый символ. И всякий, кто нес его, был благословлен и проклят одновременно в глазах всех этих людей.
Пестрая делегация высыпала из отдаленного входа и, беспощадно расшвыривая праздных зевак, двинула прямиком к Кельманри, которого сложно было не заметить. Он знал причину опоздания – Торчер не сумел отказать себе в том, чтобы покрасоваться на боевом катере над городом и, разумеется, сел, где хотел. Смертные побежали через весь порт пресмыкаться, путаясь в своих нелепых одежках, и попросту не заметили прибывший немного позже грузовой транспорт Черного Легиона. Впрочем, все это не было поводом давать слабину.
– Почему мне пришлось ждать, мрази?
Ближайший нарядный чиновник в каком-то немыслимом подбитом мехом мундире оказался поднят над полом. Его спутники на почтительном расстоянии окружили Кельманри полукругом и наперебой запричитали оправдания. Так-то лучше. Тряхнув для острастки добычу, воин выпустил ее и, убедившись, что не сплоховал и не показался им менее диким и опасным, чем варповые когти, которых им уже, наверное, довелось лицезреть, потребовал себе транспорт. Аканту уже попробовали оттереть в сторону, чтобы не мешалась и не портила впечатление своим ужасным видом, но по первому же жесту Кельманри вокруг нее образовалось свободное пространство и никто не рискнул прегдаждать замарашке дорогу, когда она пожелала последовать за ужасным астартес.
…Транспорт им нашли с пугающей стремительностью, как и для рабов Легиона, которые с развязными шутками, пугая людей, прокатились по порту. Пара десятков человек, возглавляемых Кельманри, очень скоро оказались в заведении, подозрительно похожем на публичный дом, из которого выгнали всех страждущих ради новых гостей, а развязные гетеры выбежали их встречать, словно радушные хозяйки. В этой кутерьме воин ни на секунду не отпускал от себя Аканту, из-за чего ей пришлось присутствовать и в местном подобии бани, где их люди, на скорую руку освободив его от брони, выкатились за дверь, не преминув отмочить пару плоских шуток. Впрочем, горячий бассейн с ароматной водой заинтересовал астартес куда больше, чем смущенная спутница.
– Мне жаль, что тебе приходится присутствовать при всем этом, но я не могу тратить время понапрасну, – кажется, ему было совсем не жаль, и даже напротив, но намертво прикипевшая маска приличности, пристойности не позволяла сказать что-то иное. Устраиваясь в воде, он снял с голосы расшитую тускло блестящими камнями сетку, распустил волосы и улегся, опираясь затылком на каменный бортик. – Уверяю, женщины как объекты для удовлетворения желаний меня не интересуют… сейчас наша стая на охоте, Аканта. Это значит, что каждая наша с тобой минута оплачена очень дорогой ценой, поэтому приводи себя в порядок и слушай. Леди Гродевы – псайкер, ведьма, и достаточно сильная, но пусть тебя это не пугает, нам она врагом не будет. Сейчас это просто испуганная женщина, которая пытается разобраться с кризисом власти и которую ждет встреча с Маркусом после того, как он закончит свою охоту.
- Я врач, меня сложно смутить. И я знаю, что у астартес нет подобных желаний. - Аканта, которая голову боялась поднять, когда Кельманри на глазах у всех заводил её в купальню, успокоилась и даже осторожно осмотрелась. На первый взгляд купальня казалась роскошной - в просторном помещении уместились красные расписные ширмы, разбросанные вокруг бассейна ковры и подушки, а в комнаты поменьше вели двери с резными узорами. Но Аканта ещё помнила, как должны выглядеть по-настоящему дорогие интерьеры, не нуждающиеся в нарочитом подчёркивании богатства. Мраморный пол оказался прессованой крошкой, блеск ширм выдавал синтетику с фабричным рисунком, а плёнка “под дерево” кое-где начала отклеиваться от влаги.
Когда смотреть на фальшивую роскошь было уже невмоготу, Аканта всё же перевела взгляд на своего спутника, блаженствовавшего в бассейне. Кельманри был красив как бронзовая статуя, но единственным объектом внимания женщины стал шрам, перечеркнувший грудную мышцу. Аканта так и не научилась смотреть на мужчин - любых - иначе чем на анатомические модели. И даже след прошлой битвы вызывал не желание восхититься, а посмотреть, что его оставило и как рана была зашита.
- Тогда чем я смогу её заинтересовать? Как вы меня ей представите?
Она скрестила ноги прямо на полу - садиться на яркие, пусть и дешёвые подушки в своих лохмотьях было стыдно - и попыталась разобрать волосы. Кровавую грязную паклю, в которую они превратились, проще было состричь, чем вычесать, но Аканта старалась, тоскливо поглядывая на занятый золотокожим бассейн.
- Что ты там сидишь? Здесь тебе хватит места, - Кельманри не шевельнулся, чтобы посмотреть или сопроводить слова жестом, он даже не смотрел на нее. - Интерес у нее точно будет - мы сможем общаться через тебя. Люди и астартес, как ты заметила, с трудом находят общий язык, мне подобная перспектива совершенно не нравится, а Маркус до крайности не любит псайкеров.
Женщина испуганно посмотрела на него. Она не боялась, что астартес передумает - хирург вообще сомневалась, что им доступно влечение - но лезть к нему? Впрочем, это снова не было ни вопросом, ни предложением. Аканта вздохнула и быстро пошла к самой скромной из дверей, как она думала - в душевую. За ней оказалась комната с огромной, застеленной красным, кроватью, а когда женщина подняла глаза на картину напротив входа, она покраснела и захлопнула дверь так резко, что дешёвая ручка едва не осталась в её пальцах. Со второй попытки ей повезло больше. Душевая здесь всё-таки была. Правда душ “держала” нарисованная на стене обнажённая красавица, с такой фигурой, что Аканте аж скулы свело от зависти. Мстительно пересчитав все анатомические ошибки рисунка, она сбросила на пол свои грязные тряпки и принялась безжалостно себя отскребать. Ровно через семь минут исцарапанная жёсткой мочалкой, и от колен до шеи замотанная в полотенце, Аканта быстро подошла к бассейну, села на край, подальше от воина, и соскользнула вниз.
Она и не знала, что вода бывает такой. Это было похоже на невесомость, блаженную и тёплую. Аканта со стоном сползла по шею, не заметив, что намокшее полотенце размоталось и утонуло - и почти минуту лежала так с бессмысленной улыбкой.
- М-м… - Неопределённо кивнула она на слова Кельманри. Если бы сейчас золотокожий предложил скормить её душу демонам, она бы ответила так же.
– Я хочу, чтобы ты следила за ее желаниями, капризами и тем, что говорят рядом с ней. Несложно… о, еду принесли.
Слегка повернув голову, воин наблюдал, как бледные от страха горничные заносят коротконогий столик и расставляют плошки и тарелки. Этот мир явно не страдал от голода – с десяток сортов и видов мяса, не приходилось и сомневаться – настоящего, вина, свежие фрукты, блюда, об ингридиентах которых оставалось только догадываться. Когда посторонние закончили сервировать стол и выбежали за дверь, Кельманри обернулся на свою спутницу:
– Голодная? Иди, выбирай, что будешь.
Впрочем, ждать он ее не стал и, освободив от посуды декоративное блюдо, собрал на него всего понемногу и принялся за еду; неожиданностью стал его голос, зазвучавший ровно, но с какой-то скрытой угрозой:
– Самое главное, не пытайся меня перехитрить, Аканта. Взамен я верну тебя на корабль к твоему апотекарию целой и невредимой.

Подвинуть поднос ближе к ней Кельманри и не подумал, так что хочешь-не хочешь, а перебираться к нему пришлось. Аканта попыталась напомнить себе, что точно так же она ловила себе еду - но сейчас это было особенно неубедительным. Вода была божественно приятной, еда пахла просто неимоверно, а астартес был по-прежнему достаточно равнодушен, чтобы бояться его меньше.
Даже не вылезая из бассейна, Аканта ела как на званом ужине - то ли извиняясь за свой прошлый вид, то ли доказывая Кельманри, что тот не ошибся в выборе. Деликатно прикусив полупрозрачный ломтик мяса, рыбы или неизвестно чего, она посмотрела на воина.
- Апотекарий собрался продать меня. - Осторожно уточнила она. - Я сделаю всё, что вы захотите, тем более, это звучит несложно, но… я не хочу к нему возвращаться.
- Когда баржа хозяина снова встанет на орбиту, я снова задам тебе  вопрос, чего ты хочешь. В пределах моих возможностей, разумеется.
Это предложение звучало щедрее, чем всё, что она слышала до этого. Аканту очень, очень давно не спрашивали, чего она хочет, не позволяли лежать в воде и не кормили настоящей едой и… вином? Лиго был очень строг к психоактивным веществам, так что у непривычной к алкоголю Аканты закружилась голова даже от пары глотков. Она снова опустилась в воду и, по примеру воина, положила голову на нагретый уже камень. Женщине наконец-то было спокойно. Она безмятежно рассматривала прожилки на белом искусственном мраморе, нанесённые множеством точек, и странную кожу лежащей рядом руки Кельманри. Всё-таки, даже в убийцах и мразях могло было быть что-то хорошее… например, они были тёплыми, и рядом казалось безопаснее. Обещание, данное Акантой самой себе, начало забываться, как будто его размывала тихо плещущая о бортик вода.
- Спасибо вам, Кельманри… - Она посмотрела на воина с улыбкой, почти восторженной, и перебралась ещё чуть ближе. Совсем незаметно.
- Сейчас я хочу только одежду, в которой смогу показаться на глаза леди Гродевы. - Пьяная или нет, а название планеты Аканта запомнила с первого раза. - В этом месте вряд ли будет что-то подходящее, да?
По мнению хирурга - даже голой выйти в люди было бы приличнее, чем в том, что носили здешние обитательницы. Но, может, здесь так и принято?
– Тебе все найдут, – Кельманри прикрыл глаза, наслаждаясь минутами отдыха. У него действительно не было времени. Ни единой минуты.
Он чуть вздрогнул, когда почувствовал прикосновение под водой – Аканта заснула и сползла вдоль бортика. Астартес рассеянно придержал ее рукой, чуть сжал за запястье, чтобы разбудить и кивнул в сторону двери:
– Иди, выспись. Потом времени не будет.
Дождавшись, когда шаги и возня в постели стихнет, он положил голову на бортик и заснул сам. Недолгий отдых; сон обоих был тревожен.
Спустя полтора часа кто-то осторожно вошел, единственным повелением запретив чужим глазам видеть – смутная тень, пелена, прошедшая по коридорам и лестницам. Она запретила слышать звуки своих шагов, превратив их в невнятный шум. Но воин, к которому она приблизилась, учуял ведьму, духи, которые она не сумела до конца смыть со своей кожи, запах ее тела и ее страха. Кельманри пошевелился и открыл глаза, дожидаясь, когда гостья поймет, что он знает о ее присутствии.
Она села на пол там, куда не доставала вода, выплеснувшаяся из бассейна, небрежно оперлась локтем об колено. Тускло-серая юбка волнами стелилась по ногам, поверх змеились иссиня-черные волосы; цвет слишком насыщенный, чтобы быть настоящим. У ведьмы были раскосые темные глаза, обведенные жемчужной краской и полные губы. В ней было что-то капризное, хрупкое и порочное, какой-то изъян, трещина, грозящая разорвать изнутри это гибкое тело. Воин чуял ее силу; много лет соседствуя с теми, кто носил дары варпа, с самим варпом, он умел распознавать его. Нечто хищное, нечто голодное. Дрожь по ту сторону и ощущение скверны, запретного и нежеланного прикосновения. В первые моменты он не был уверен, что сможет не отдернуться, если ведьма захочет дотронуться до него, если подойдет ближе, но она не двигалась, уставшая после длинного путешествия.
– Ты заставил меня рисковать, спускаясь в город.
– Я решил, вам полезно будет узнать, что там происходит… леди?
– Ты не знаешь моего имени.
– Мое вам тоже неизвествено.
Смерив его ледяным взглядом, ведьма все же поднялась, чтобы налить себе какого-то золотистого напитка. Движения несмелые –то ли она настолько привыкла к присутствию рабов, что не помнила, как это делается, то ли ее смущало присутствие обнаженного астартес. Хотя, говорили, она была любовницей лорда. Большой вопрос, насколько это правда, но она не отводила глаз в смущении, когда заговорила с Кельманри.
– То, что вы устроили в моем городе… это должно быть прекращено.
Голос дрогнул. Да, она, определенно видела. Увидела все, что требовалось. Вернувшись на свое место, ведьма медленно пила.
– К сожалению, я не имею права им приказывать, леди. Я не их командир.
– Тогда зачем я шла сюда?
– Затем, что мы можем быть друг другу полезны, леди. Я не мог появиться в вашем шпиле так, чтобы это не стало известно достаточно широкому кругу лиц, а нам необходимо поговорить без лишних ушей. Вам следует знать, я опасаюсь вовсе не ваших подданных, а реакции того, кто отдает нам приказы.
– Я что, должна поверить в то, что ты собираешься о чем-то договариваться за его спиной?
– Сейчас – нет. Не должны. Но со временем вы поймете, что это правда.
Безукоризненная вежливость сбивала ее с толку, ей было неудобно, неловко из-за своей резкости и неумения сдержать тон. Этот незнакомый астартес ее раздражал, но игра началась и ведьма не рискнула проигнорировать возможного союзника.
– Ну так говори, я слушаю.
– Прежде всего, я должен извиниться за моих соратников. Они долго не были в бою и жажда крови мутит им рассудок. Это невозможно прекратить, можно только дождаться, когда они закончат, – воин сменил расслабленную позу, сел на край бассейна, чтобы было удобнее наблюдать за собеседницей. – И когда это произойдет, наш командир захочет с вами встретиться. Это станет не самой приятной встречей в вашей жизни, вам понадобится немало мужества, чтобы смотреть ему в глаза.
Ведьма пошевелилась, отставила опустевший бокал на пол и пошевелилась, обхватила себя за локти.
– Я убью твоего командира, если он посмеет… если ему…
– Ваша сила хороша против смертных. Но избранный хаоса может обратить ее против вас.
– Он послал тебя, чтобы запугивать?
– Я пришел, чтобы вы были готовы принять нас.
– Я не просила Керегона об этом.
– Уже не важно…
– Не просила, слышишь меня? И ему, своему… передай, что такие как вы, мне не нужны.
Она что-то видела. Что-то лишнее, что не входило в его планы.
– Боюсь, без нас вам не справиться, леди, и я не вижу смысла обсуждать решение лорда. Я соберу информацию о ситуации на Гродеве и предложу вам некоторый план, но позже. Пока что я пошлю вам женщину с нашей баржи, ее присутствие в дальнейшем избавит нас от необходимости встречаться чаще, чем вам бы того хотелось. Через нее мы сможем говорить, не привлекая чужого внимания.
Она молчала, глядя куда-то в сторону, поджав губы.
– Мое имя – Кельманри Шиен. Вы должны помнить, что я ваш друг.

“Постараюсь не отставать” было сказано опрометчиво. Астартес не особо желал соразмерять свои шаги с длиной ног едва достающей до грудной бронепластины Аканты. Женщине пришлось почти бегом спуститься по ним по ступеням храма, не глядя на уродливые и прекрасные лики божественных созданий по обе стороны. В любое другое время она бы замедлила шаг, чтобы полюбоваться, а может и попросить благословения у Архитектора Судеб, но сейчас у Аканты не было времени даже на лишний вдох.
Провожать женщину не было особой надобности - храмовый квартал будто бы вымер. Ни одно окно в мешанине стекла, металла и резного искусственного камня не было освещено. Вздумай Аканта гулять здесь, обвешавшись украшениями - и это было бы для неё безопасно. Но ослушаться Торчера молодой астартес не посмел. Он разве что пытался разделаться с поручение поскорее, подождав женщину только у поворота к одному из шпилей Сфиро Реджис.
Тяжело дышащая Аканта поравнялась с ним и подняла голову на воина.
- Зачем… вообще это было?
Она мотнула головой в сторону храма, выровняла дыхание и продолжила.
- То, что вы называете охотой. Это была не охота, а бойня: я видела женщин и детей, они ведь не могли даже убежать. Какой был смысл?
- Ими правит псайкер, способный вывернуть человека наизнанку одним взглядом, но они осмелились бунтовать. Мы должны были показать вещи куда более страшные.
Аканта скептически прищурилась.
- Я тоже так думала сначала. Но... нет. Это отличное оправдание. Или вы просто очень любите свою работу.
Она поправила съехавший от быстрого шага воротник тёмной блузы. Аканта так и не привыкла к местной моде, закалывая слишком откровенные вырезы у горла брошью. Кажется, теперь драгоценная безделушка осталась рапторам.
- Журналисты раздули из этого катастрофу планетарного масштаба. Их паника играет на руку скорее мятежникам, показывая, что леди Изабель не в состоянии удержать под контролем даже ситуацию под собственным шпилем. Я не верю в акцию устрашения.
Остановившись, Дазен оценивающе глянул на свою попутчицу.
- Да, верно. Охота это не только для них. По большей части это для нас.
Аканта вернула астартес взгляд - такой же оценивающий. Её лицо было покрыто тончайшими татуировками, имитирующими румянец, цвет губ и тон кожи, считавшиеся на Гродеве красивыми. Рядом с этим чёрный контур глаз смотрелся грубо и нарочито.
- И что это для вас? Слишком ведь неравны силы с добычей...
Женщина посмотрела на него почти укоризненно, как будто не веря, что такой могучий воин будет гоняться за женщинами и подростками.
И, странно, он вдруг улыбнулся в ответ. Улыбнулся, словно услышал наивное, совсем детское заблуждение.
- Силы не важны, Аканта Грейдон. Только смерть имеет значение, мы сроднились с ней от самого своего создания. И когда ее долго нет рядом... нам тревожно.
Это было страшно. Улыбка, почти открытая, почти красивая, в сочетании с этими словами. Он не был человеком. Как бы ни казался он ей похожим, как бы себя ни вёл с его попытками казаться серьёзней, взрослей там на барже - он не был человеком.
И всё же, вопрос сорвался с её губ, раньше, чем Аканта убедила себя в этом:
- И тебе... тоже тревожно?
Странный порыв, откровенность или равнодушие к тайнам, что клубились во тьме, пронизанной алыми точками визоров, но воин просто отрицательно качнул головой:
- Мне - пока что нет. Но они уже не могут без этого.
Аканта понимала, что у неё совсем немного времени, что нужно спрашивать не о том, пользоваться моментом откровенности, брешью, вдруг открывшейся в броне - но сейчас её занимало совсем другое.
- Это ведь происходит только с вами? Людям не становится тревожно?
Она смотрела на воина со странной надеждой: как будто ждала, что он надменно скажет ей не равнять людей с астартес. Пусть это окажется божественным безумием, благословением Хаоса, чем угодно, недоступным смертным. Аканта вспоминала, как  раненый ею человек превращался в убитого, повторила про себя слова Маркуса - в палате и здесь, в храме. Она знала, что ей понравилось. И что второй раз дастся ей много легче.
- Откуда мне это знать?
- Прости. Я просто думала... Маркус ведь не скажет. И никто из них.
Она опустила голову, почувствовав что краснеет так, что никакая вбитая в лицо краска не спасёт. Нашла, что спросить! И у кого... Его выделенное голосом "мне" снова провело смазавшуюся было черту между людьми и этими созданиями. И сейчас Аканта была за это почти благодарна.
- А ведь вы все знаете моё имя, откуда?
Она улыбнулась, как ни в чём не бывало, пытаясь замять неловкость. Только пылающие уши ещё напоминали о прошлом вопросе.
- И я не знаю твоего. Кого мне благодарить за то, что я вернусь в Шпиль живой?
- Дазен, - проигнорировав вопрос, представился воин. - Твоя хозяйка не потеряет тебя?
- Она уже пыталась, - вдруг шкодливо прижмурилась Аканта. - Но я упрямо возвращаюсь обратно. Спасибо тебе, Дазен.
Ей самой показалось, что она вложила в эти слова больше, чем благодарность за безопасность, и, возможно, больше, чем следует. Но им обоим следовало возвращаться.
Индикатор лифта, наконец, загорелся зелёным. Воин терпеливо ждал, пока его подопечная зайдёт внутрь. В последний момент Аканта не выдержала и обернулась. Она сама не знала, зачем, но створки вовремя сомкнулись, не дав ей сказать Дазену ещё какую-нибудь глупость.

***

Оранжевые прожекторы превращали окутанные дымкой шпили в полыхающие колонны. Пыль, сеющийся в воздухе прах – он не осел до конца и полтора месяца спустя; оплавленные и страшные, остатки величественных километровых сооружений так и остались торчать на горизонте. Один упал, два накренилось, и еще четыре кратера со стеклянными стенами у их подножий – стигматы гнева Керегона, которые теперь носила Гродева.
Что-то произошло, что-то большее, чем просто обстрел с орбиты. Ощущение ошибки преследовало ее, и она не знала, что ей делать. Тот, кто всегда знал это, улетел, у него были свои важные дела и встречи в необозримо огромной галактике, а она осталась думать и сомневаться. И посреди пестрой толпы в гулком огромном зале, где ее место высится нелепой древностью, неуместным подражанием командным тронам в стратегиумах боевых кораблей. Люди переговариваются и их взгляды как липкие пальцы робкого наложника. Ее люди копошатся как черви.
– Нам на руку это вмешательство, леди, – фигура в красном на мозаике перед ней.
Еще на мозаике – синие волны, огромное количество воды в одном месте, выложенное цветными камнями, древние корабли – смешные щепочки, причудливые морские звери, выставляющие из воды круглые спины. Выдуманные, извлеченные из глубин какой-то древней мифологии. И только Лорей настоящий. И опять несет какую-то утомительную чушь. Все ей на руку, все у них прекрасно. Иногда он казался ей отцом – тем, заботливым, понимающим, сильным, которого она была лишена. Тезен Грэм был бесполезным испуганным глупцом до самой своей смерти. Жаль, что присутствие Лорея сегодня будет таким же бесполезным; они придут к ней и только к ней. Кровожадные твари, невесть кем выведенные, отродья войны, кровь от крови ее, взращенные на ядовитом молоке, согретые огнем пожарищ, дремлющие под колыбельный вой снарядов и грохот выстрелов… И собранные Керегоном по всему Оку Ужаса, чтобы подарить ей почти на целый стандартный год.
Страх. Страшно. Она не хочет. Она борется с желанием сбежать и спрятаться.
– Вы усмирите их. Пусть склонятся или сдохнут, – шевелятся пухлые губы на треугольном белом лице. – Лорд вас простит, если вы не вернете ему парочку самых наглых.
Три ярких точки – эти губы и глаза. Три темных провала. Мика вновь сама себя переделала, капризная мода, ее искусство затягивает дурочек как в воронку. У нее длинные сильные пальцы и неуемная тяга к лицам. Иногда она их рисует, иногда перекраивает. Никогда никого не прощает, потому что Мика совсем не Керегон, ей некем дорожить. В ней есть несгибаемый фанатизм, страшное упрямство, вера в себя и в контроль, эта вера и ее саму заражала, но теперь леди Гродевы только вяло кивает, подчеркнутым равнодушием требуя убраться с глаз. Мика чуткая, знает, когда пора уйти и уже через пару минут она находит себе игрушку. «Я отрежу это» – пальцы на круглых щеках Виви, забытой и задвинутой в самый дальний угол Виви, растерявшей весь свой задор с тех пор, как рапторы подарили ей Аканту. Плевать на нее.
Раб-альбинос послушно протягивает на подносе стеклянную трубку со смесью, подносит гудящий малиновый огонек. Изабель медленно втянула горьковатый дым и поймала на себе взгляд Аканты, показала на трубку – будешь? Нет? От горечи кружится голова и руки немеют. Она ничего никогда не пробует, рыжая чистенькая гадина. С раздражением ведьма думает об этом минуту, потом десять минут, потом повисает на подлокотнике трона. Ей легко и приятно, остальное не имеет значения.

Аканта терпеливо ждала, пока её госпожа наслаждается покоем. Осуждать Изабель она не могла: для леди Гродевы это был едва ли не единственный способ избавиться от тревоги. Исчезла порывистость движений, нервно сплетенные раньше пальцы теперь лежали на подлокотниках, а голова ведьмы покоилась на сгибе локтя, будто бы она позировала для романтической картины. Длинные чёрные волосы ниспадали почти до пола: шпилька, когда-то державшая их, была готова вот-вот выпасть, удариться со звоном о каменную мозаику.
Аканта тревожно обвела взглядом зал. Её беспокоила сейчас только одна фигура: чёрное пятно среди пестрых придворных. Распорядительница местного церемониала, сухопарая старуха в глухом платье, державшая осанку как вдовая королева, единственная знала, сколько ещё времени счастья осталось Изабель. Чем ближе было к полуночи, тем чаще Аканта ловила её взгляд. И наконец, распорядительница коротко кивнула. Пора.
- Аржен, - тихо позвала альбиноса Аканта. - Подайте инъектор, пожалуйста.
Раб - или кто он ей? - неслышно оказался рядом, и его рука, более изящная, чем у самой Аканты, вложила ей в ладонь похожее на пистолет устройство. Его плавная и немного брезгливая манера, похожая на реакцию джирринкса на мокрое, напоминала женщине работу Делиана из прошлой жизни. Из этого бы тоже вышел неплохой ассистент в операционной... если бы Аржен не был так занят в спальне ведьмы.
Тонкая игла поцеловала обнажённое плечо Изабель и Аканта поморщилась, представив, каково сейчас её госпоже. Пробуждение от грёз всегда неприятно, а тут ещё и Микаэлла: решительно приподняла голову, плетет сложные косы, как на манекене или восковой фигуре, безжалостно затягивает - красота требует жертв. Свою жертву Аканта уже принесла, и пальцы Мики, несмотря на чёткость их движений, вызывали приступ ярости от одного взгляда на них.
- Госпожа, пора, - Аканта наклонилась к уху Изабо. - Они скоро будут тут. Маркус Торчер, их командир... он бывает страшен. Но он не зверь, госпожа, как бы он им не казался. Вы сможете договориться.
Хотела бы она сама в это верить.

Никто не предупредил. Все ждали, вся охрана шпиля сутки была на ногах, но приход долгожданных чудовищ все равно оказался неожиданностью. В шпиль всегда приходили снизу, возносясь на лифтах к его хозяевам, однако рапторы явились с неба и первый гулкий удар, обозначивший приземление, содрогнул пол под ногами, хотя смотровая площадка и находилась в доброй полусотне метров. Шум голосов стих, потом нахлынул как волна – не крики, возгласы удивления, страха, неожиданности. Кто был пьян, тот так и не осознал, что видит.
Пять тварей шли сквозь поспешно расступившуюся толпу – двое нормальные, почти как люди, один – на странных протезах, полностью переделанных ногах, и еще двое не могли выпрямиться, потому что больше походили на животных, неуклюжих и уродливых, явно приспособленных к какому-то другому способу перемещения. И, когда они подошли ближе, Изабель не смогла сдержать гримасы отвращения при виде уродливых морд, утративших всякое сходство с человеческими лицами. Безногий снял шлем последним и сделал два лишних шага вперед, показывая, кто среди них главный, кто их вожак. И он стоял на полу, а она сидела на троне, поднятом на десяток ступеней и все равно их глаза оказались вровень.
– Мне сказали, что здесь я смогу встретиться со своим новым хозяином. Где он?
Обычный голос, даже странно тихий, нужно напрягать слух, чтобы ничего не упустить. Она замерла, поймав оценивающий взгляд монстра со зрачками, вытянувшимися от света в тонкие щели... и что за странное выражение, спрятанное под маску, закрывающую половину лица? Улыбнулась, показывая, что оценила шутку.
– Сними это, я хочу увидеть твое лицо.
– Обойдешься.
И ведьма вскинулась, точно почуяла дичь на эту бестактную грубость. Как легко найти точку приложения силы.
– Ты стоишь на моей земле и будешь выполнять мои приказы, Маркус Торчер, – снизошла и объяснила, ожидая реакции. Улыбка стала шире.
– Если я здесь стою, значит, это не твоя земля. Ты, значит, здесь ведьма?
– Да, я ведьма.
Улыбка стала бешеным оскалом. Достаточно. Они видели и слышали достаточно, теперь настало время урока.
«Склонись.»
Раптор будто не заметил. Конечно, у него больше половины тела – аугметика, но это ничего, это всего лишь тело…
«Склонись.»
Он шевельнулся, кажется, чуть дернулся назад, потом шагнул вперед, ставя ногу (лапу?) на нижнюю ступень трона и оказываясь выше нее.
«Нет! Склонись!»
Изморозь протянулась по камню, и влажные пальцы пристали к трону – их пришлось с усилием отодрать, чтобы подняться, помочь себе протянутой вперед ладонью. Но металлический удар обозначил еще один упрямый шаг вперед – запнувшись, ублюдок задел ступень своими когтями. Но ему было хуже, чем ей. Ведьме было просто тяжело, словно она схватилась за непосильную ношу и тянет, тянет, чувствуя, как поддается, а он едва мог двигаться. Но с толчком сила потекла, словно вода и Изабель показалось, что все залито светом, каждая черточка, каждый уголок зала – все свет, мягкий, манящий… удивляясь этому новому видению, она сфокусировала взгляд на своем противнике и замерла, потому что его окружили четыре тени и они не могли принадлежать его спутникам, которых в этом новом мире света едва было видно. Неразличимые и все равно такие же хищные и свирепые, как их хозяин, они подбирались ближе и с ужасом Изабель поняла, отчего не видит теней – это она горит, это ее свет, маяк ее силы в бесконечном мраке варпа, и они идут на этот свет с неуклонностью звезды, восходящей над горизонтом… и свет этот сладкий…
Ведьма не знала, как ей убежать и куда. Она чуяла ледяную пустоту вокруг себя и через нее этот лед вытекал туда, в настоящее, оставшееся, казалось, в световых годах отсюда. Она теряла контроль, но страха не было, он куда-то делся, только время, время истекало огромной волной, поднимающейся от захлебывающегося сердца. И тогда что-то ударило – болью как вспышкой, раскат грома прокатился и толкнул в грудь, она отступила на шаг назад, но устояла.
У ноги сжалась упавшая Аканта, камень подлокотников был нормальным, прохладным наощупь, только вся ее свита молчала, глядела на них двоих – на свою бледную ведьму и явившегося к ним монстра, отступившего со ступеней назад, на пол… и на брызги крови, тянущиеся по полу. Ей понадобилось несколько секунд пристального разглядывания, чтобы понять, что это его кровь и она часто капает у него из приоткрытой жуткой пасти, только звука не слышно. Ничего не слышно и шум толпы как далекий-далекий прибой.

Аканта ничего не видела: ни света, ни фигур, следовавших за Торчером, чудовищной свиты под стать своему повелителю - или пленнику? Зрение, на которое женщина снова привыкла полагаться, логика, которой привыкла доверять, были здесь бессильны. Тут нужно было другое: звуки, запахи, что-то ещё, отточенное вечной опасностью на свалке баржи.
Раптор шёл вперёд, изменив своей текучей плавности движений, как будто держал на себе непосильный груз. И с ним приближалось что-то ещё, злое, голодное, манящее, страшное.
Женщина вдруг почувствовала знакомый запах, гораздо сильнее, чем внизу, в храме. Она невольно сделала полшага вперёд из-за трона - и если придворные могли подумать, что новая игрушка вздумала тявкать на хищника, защищая госпожу в глупом порыве, её голодные глаза говорили совсем о другом.
Оглушающий удар отшвырнул её назад и вниз, вынудив испуганно схватиться за единственное оставшееся незыблемым в этом вдруг расколовшемся мире. Аканта сжалась в клубок, пряча лицо в подоле белого торжественного платья ведьмы, и правда, как комнатная собачка, на которую впервые рявкнул настоящий зверь. Когда она смогла поднять голову, внизу юбки Изабель осталось красное пятно.
Женщина вытерла нос вышитым рукавом - совершенно неизящно, но капать кровью из носа на встрече такого уровня было ещё хуже. И только через несколько мгновений Аканта поняла, что не вся кровь на полу была - её. Кровавый след тянулся по ступеням... Маркус?!
Она в панике посмотрела на раптора. Сначала на него, и только потом - на свою хозяйку. Лицо Изабо тоже было покрыто кровью. У единственной из них троих - чужой.
Ведьма медленно опустилась на трон, сохраняя достоинство даже тогда, когда должна была бы на него упасть. Улыбнулась снова, и мелкие алые капли крови Торчера как нельзя лучше шла к этой улыбке.
Аканта торопливо отшагнула назад, как будто взгляды замерших раптора и ведьмы могли прошить её насквозь. Но сбежать в безопасность за троном она ещё не могла. Когда она впервые увидела раненого Торчера, Лиго заставил её надеть две пары перчаток и глухой респиратор, чтобы кровь не попала на неё. Аканта медленно протянула руку к щеке своей госпожи и промокнула нежную кожу вторым, ещё чистым рукавом. Та, казалось, даже не заметила, поглощенная незримой дуэлью. Теперь можно было прятаться.
Осторожно выглядывая из-за высокой каменной спинки, иней на которой стремительно таял, исчезая на чёрном мраморе, Аканта снова оглядела делегацию. Кельманри, со своей вежливой улыбкой и таким видом, будто это он планировал встречу, и всё прошло как надо. Череполикий Азго... так вот каков он без маски? Почти человек, если бы не бледная как у трупа кожа и глаза - чёрные, кажущиеся пустыми, даже не отражающие свет.
На остальных двоих Аканта старалась не глядеть. Какого-то из них она могла видеть на десантной палубе - и этого знакомства, казалось, хватит ей на всю оставшуюся жизнь. Женщина могла только порадоваться, что её от двух омерзительных тварей со сморщенными клыкастыми мордами отделяет толстая мраморная плита и десять ступеней.
Сам же Торчер был, казалось, почти в порядке, только... Что-то лизнуло воздух у его руки, растворяясь - не исчезая, а как будто переходя в другой спектр восприятия и кожа на спине Аканты покрылась мурашками. Это было ещё отвратительней чем оба его сопровождающих, и даже короткого взгляда женщине хватило, чтобы судорожно сглотнуть, унимая тошноту.
Когда Торчер заговорил, его голос был таким же мягким и спокойным, как всегда. Синтезатору была безразлична его боль. Аканта уже знала, как это работает, но придворные видели другое: чудовище встретилось с гневом их ведьмы - и выдержало.
– Если хочешь жить, не пытайся взять меня этим, – далеко высунув длинный язык, он лизнул пальцы силовой перчатки, посмотрел на кровавую слюну. – Это для них ты ведьма, а для меня просто глупая девка. И эта шавка рядом с тобой тебя не защитит, мы тебе ее не затем подарили.
– Мне нужны были воины, знающие, что такое дисциплина, а не дикие звери, – холодно бросила Изабель, вскинув голову.
– Ты хотела себе воинов, знающих, что такое дисциплина, субординация и еще кучу идиотских слов. Я знаю, как убивать врагов и занимаюсь этим почти десять тысяч лет, ведьма, – копируя ее тон, ответил Торчер. – Хочешь, чтобы я так же поступил с твоими – не мешай мне и не пытайся меня прикончить.
– Значит, делай, что должно. Найди их и убей всех.
– Именно этим я и собирался заняться. Но сперва кое-что другое. Когда мы явились сюда, мы согрешили, потеснили богов в их храме. Это нужно исправить.
– Тебе нужно другое здание?
– Мне нужно их накормить.
С последними словами Торчер кивнул себе за плечо, явно намекая, о ком на самом деле идет речь. Они видели ее. И они всегда голодны.
– Хорошо. Мы устроим твой праздник.
Ведьма встала, давая понять, что аудиенция окончена. Лицо её не выражало больше ничего: леди Гродевы приняла решение, озвучила его и мысленно вернулась к другим, более важным делам. Альбинос с поклоном подал ей руку, помогая встать, но напоролся на короткий раздражённый взгляд.
Чтобы покинуть зал, Изабель нужно было пройти его насквозь. Следуя за госпожой и её приближёнными, Аканта улучила момент, чтобы посмотреть на делегацию. Похоже, рапторы не собирались уходить, направившись к пёстрому сборищу, оставшемуся брать дрожащими пальцами напитки с подносов и вполголоса обсуждать случившееся. Аканта сейчас придворным не завидовала.

Ночь выкатилась из-за башен, сделав пепельным смог и редкие облака. Тусклый рассеянный свет. Неизменный диск Япета над головой. Шум живого неспящего города, его дыхание и пульс, его шкура в огнях и глаза повсюду.
Сегодня пульс стал яснее, проступил сквозь равномерное гудение монотонными непрекращающимися ударами, рождающими эхо – там, вдалеке справа и слева. Там толпа вываливается на улицы и на балконы обитаемых сот, веранды под навесами полны расслабленных курильщиков, гостиницы наводнили любовники, пьяные лежат прямо на земле, их обходят и брезгливо переступают. Город пирует с остервенением того, кому назавтра умирать. Хищники Черного Легиона переломили привычный им ритм жизни, все календари и обещания, вся Гродева стала охотничьими угодьями на сорок стандартных суток, а потом настал праздник. Восемь площадок вокруг Сфиро Реджис собрали пеструю толпу, привычную к зрелищам и празнествам в честь Четверки, но сегодня им обещали нечто совсем новое. Экраны на зданиях. Клетки с одурманенными людьми. Постаменты, на которых пока что крутились и прыгали гимнасты и завывали музыканты, но приготовлены они были для чего-то совсем иного.
Через приоткрытую дверь светил далекий прожектор, бросая длинный луч света на пол, а, кроме пола, и не было ничего – зал настолько огромен, что стены даже не угадываются в темноте. Неподалеку лилась вода, плескала на пол – этот след черной полосой тянулся через свет, вонял кровью. Кто-то отмывает когти.
– Они нас хоть ждут? Торчер?
– М–м… угу, – без вокалайзера, голосом буркнул он в ответ.
Туша в темноте, шевельнулась, перебираясь в сторону, застыла на месте. Слышалось шумное дыхание огромного зверя, с сипением вырывающееся из ноздрей, и прозвучавший голос казался странным, глотающим некоторые звуки; это могло бы быть акцентом или плохой дикцией, если не знать, что слова исторгает вытянутая пасть. Кто-то еще был рядом, его выдавали движения и золотой блеск, а потом и звуки – вибрирующий высокий звон, переливы, трели, мелодичное рычание, падающее почти в инфразвук, и все вместе навевало дремоту и транс. Разрушая волшебство, вдруг загорелся экран инфопланшета, выхватывая почти человеческое лицо Кельманри, дальше стал виден угловатый силуэт вожака рапторов, он сидел, сложив механические лапы, на контейнере и будто над чем-то склонялся.
– Еще час. Ведьма уже собралась к нам.
– Это ересь и ты еретик, Торчер. Так нельзя, – произнес тот, кто говорил первым, отвернулся от тусклого света, видно было только острое подрагивающее ухо зверя.
– Я думал, что это очень правоверно – накормить голодных… сук.
Экран погас, в наступившей темноте и тишине донесся щелчок, странные звуки продолжились и к ним добавился едва слышный голос – Торчер напевал себе под нос.
– Хотя бы не зови их здесь.
– Заткнись и слушай, – резко ответил раптор, а потом заговорил быстро и монотонно, словно сам впадал в транс: – Не здесь, не здесь слушай, а оттуда. Это голоса райских дев и щебет райских зверей, они подходят ко вратам и ждут, вечно и терпеливо, они знают, что сегодня им никто не откроет, но все равно пришли почтить нас. Эта тяжесть, их тени, слышишь, как они скользят? Ты слышишь? Я чую твой страх, Нигон, но не бойся. Тени не причинят тебе вреда, они просто заслоняют свет. Это пустота… но она всегда голодная.
– Ты под кайфом?
Медленный шумный выдох стал ответом. Глубокая, нутряная вибрация прошла под куполом и рокотом осыпалась сверху, весь воздух в огромном зале на мгновение стал неподвижным и задрожал.
– Это больше, чем способ решения твоих проблем с твоими демонами.
– Пошел вон с этими проповедями.
Светяшиеся отраженным светом звериные глаза мигнули, закрываясь, через секунду подключился визор, вспыхнул ярко, погас, подстраиваясь. Кто-то ушел, едва слышно прошуршав по рокриту. Кельманри подошел ближе, встал под контейнером, задрав голову:
– Может, пойдем, встретим их?
– Еще рано.
– Все уже разошлись.
Торчер неохотно оставил свое занятие, спрыгнул, убирая на крепеж соник-бластер и, не дожидаясь своего спутника, направился к выходу.

Экраны мигнули, привлекая внимание толпы - и все камеры сошлись на изящной белой фигуре, идущей по устланному цветами камню. Операторы смаковали появление леди Гродевы: босые ступни, топчущие свежесрезанные цветы, ткань, настолько лёгкая, что даже в полностью глухом платье Изабель казалась обнажённой. Рукава и воротник были тронуты розоватым, и плавный переход в белизну создавал иллюзию, что ведьма не надела свой наряд, а была с ним единым целым. Волосы леди были распущены и перехвачены надо лбом диадемой в виде шипастой цветущей лозы, единственным её украшением. Но Изабель сегодня в них и не нуждалась. Она была прекрасна, и ещё более - на фоне своей пёстрой свиты.

Идущая за ней Микаэлла - высокая, неестественно гибкая фигура в переливающемся зелёным и фиолетовым комбинезоне-чешуе - каким-то шестым чувством поняла, что объективы скользнули по ней, и довольно улыбнулась. Это был и её триумф тоже. Каждое платье и каждое украшение было создано ею: в невозможном, запредельном для человека темпе, за четыре дня до праздника. И она гордилась собой. Даже каприз госпожи с белым платьем, на котором так пошло и театрально будет смотреться пролитая кровь, она обернула на пользу. А босые ноги в цветах, а потом и их алые следы, разберут на голоцитаты все каналы планеты.

Аканта тоже была босиком, но совсем по другой причине. Зажатая между чёрно-белой птицей - Арженом - и увитой лентами Виви, бывшей компаньонкой ведьмы, она изображала экзотичного зверька. Ненавистная Микаэлла взяла её образ придворной дикарки и довела его до абсолюта, взбив волосы в спутанную гриву и нарядив в кожу и мех, открывающие живот и бёдра до середины и спускающиеся сзади импровизированным хвостом. Щёки женщины пылали даже под сложными рисунками, покрывающими её лицо. В отличие от Микаэллы, ей оставалось только молиться всем Четверым, чтобы не попасть под камеры.

Неожиданно, ведьма остановилась. Обвела взглядом площадь, приветственно улыбнулась, и, увидев эту улыбку на экране, толпа взорвалась криками. Они были в восторге: от красоты зрелища, от того, что резня в городе закончена... и от того, что в богато украшенных клетках находились не они.
- Видишь? Каждый из них мог бы оказаться на помосте. И они всё равно пришли посмотреть, потому что им приказано радоваться. И потому что им недоступно ничто иное в их серых жизнях.
Изабель сказала это, ни к кому не обращаясь, когда экраны выхватывали из толпы полные предвкушения лица. Впрочем, леди могла говорить с кем угодно, даже с теми, кого здесь не было. Перед выходом в город Аржену пришлось дважды подносить госпоже её любимую трубку.
- Аканта.
А вот это было уже осмысленно и чётко. Женщина поднырнула под руку Мики, склонившись и слушая госпожу - и правда как услужливый зверёк в ожидании команды хозяйки.
- Сейчас меня встретят, и я займу своё место. Иди, найди Маркуса Торчера и приведи сюда. И развлекись потом, наконец, это приказ! - Нетерпеливо бросила она, жестом отсылая Аканту прочь, пока операторы снова не поймали в фокус главную гостью.

Женщина торопливо кивнула, отступая назад. Ревущее море толпы пугало её, проведшую треть жизни на барже, а приказ леди выглядел самоубийственно - но если у Изабо было её зелье, то у Аканты было то самое мускатное вино, которое так хвалил Кельманри. Сейчас ей совсем не хотелось спать: скорее наоборот, всё происходящее казалось одним захватывающим приключением. Да и Торчера, наверное, должно было задобрить такое событие в честь его божества.
Аканта улыбнулась и нырнула в толпу, пробираясь к храму.
Ходить сквозь толпу она не умела. Это было совсем не так весело, как казалось из-за плеча Изабо, а тяжело и противно: открытая для чужих липких касаний кожа, запахи людей, духов, алкоголя и дыма, не умолкающий многоголосый шум. Стряхнув с себя очередные пьяные объятья и наступив босой ногой на брошенную жестяную банку, Аканта сунула голову в новый просвет, пытаясь увидеть над людьми кого-то из рапторов. Наконец, слева блеснуло чёрное с золотом, и женщина, кое-как запомнив направление, рванулась туда, бесцеремонно расталкивая локтями зевак и выслушивая ругательства вслед.
Аканта поняла, что добралась, когда просто выпала из людского месива в пустоту - перед астартес толпа уважительно расступалась. Женщина не умела различать их по броне, но череп вместо лица не давал ошибиться.
Она едва не упала ему под ноги, каким то чудом успев отойти в сторону и опустить голову. Сзади уже протянулась пара рук, чтобы втащить несчастную в толпу, пока не случилось ничего нехорошего - но было поздно. Подсвеченные красным глазницы повернулись к Аканте и та склонила голову ещё ниже, так, что рыжие пряди закрыли разрисованное лицо. Она могла только надеяться, что Азго, который уже спас её однажды, единственный, кто носит такую маску.
- Господин Азго... моя госпожа ищет Маркуса. - Сказала она едва слышно. Она уже привыкла, что астартес слышат всё, а выдавать толпе такие вещи Аканта не хотела.
Череп кивнул Аканте, показывая, что услышал, а потом указал ей за спину, назад, где, закреплённый на основании шпиля, поперек уходящей далеко вправо и влево стены, висел огромный экран. И на нем в очередной раз сменился план - с ведьмы на огромного по сравнению с ней раптора. Кто-то не успел камерой поймать выражение лица Изабо, только ее фигурку в белом со сцепленными перед собой руками.
- Маленькая дикарка, кто тебя сюда притащил? - насмешливо прогудели динамики брони.
- Моя госпожа. Это была её воля.
Аканта готова была провалиться под землю от стыда. Вокруг были люди, одетые гораздо провокационнее и ведущие себя ещё более нелепо, но женщина сейчас мучительно краснела, перебирая в уме всё: слишком открытую грудь, короткую юбку, фальшивые "племенные" татуировки, покрывающие тело и взъерошенную копну волос.
- Спасибо, господин... - Добавила Аканта совсем тихо, поняв, что могла бы не бегать, как ужаленная, а дождаться, пока на Торчера ей укажут те, кто видел всю картину десятками глаз дронов и камер.
- Хорошо, что она, а не твоё любопытство, - сложно было понять тон Азго, одновременно серьезный и вызывающий, словно он не определился, подшутить над ней или нет. - Пойдешь туда?
Аканта дёрнула головой, как будто собиралась снова взглянуть на экран, но вместо этого посмотрела на грудную пластину воина, не осмеливаясь поднять глаза выше. Взгляд упёрся в разбитый символ: чёткая линия оперённого крыла, когтистая лапа...
- Я должна, господин, - Аканта бы дорого дала за возможность не ходить, но предложение ведьмы развлечься сейчас казалось ей ещё более отвратительным. Там, наверху, ей, по крайней мере, не полезут под юбку, и не будут пытаться насильно напоить синтетической, пахнущей спиртом дрянью.
- Напрасно, - безапелляционно констатировал воин и вдруг шагнул ближе, поднял руки и раздался щелчок, скрежет керамита - он зачем-то снял перчатку. - Возьми, оно оградит от тварей варпа.
В руку ей практически насильно было втиснуто кольцо, слишком широкое для человеческого пальца, неприятно теплое и совершенно белое.
- Я сам предсказал ему смерть, - пояснил Азго с таким видом, как будто это должно было все прояснить. - Иди.
Он снял с магнитного крепления перчатку, вернул ее на место - на мелькнувших бледных пальцах с синими кругами у оснований ногтей было ещё предостаточно колец, вырезанных из костей.
Аканта не сразу поняла, что осталось у неё в руке. Она уже привыкла к тому, что с ней обращались как с вещью, трогая её как вздумается, но к подаркам она готова не была.
- Спасибо...
На этот раз она благодарила гораздо искренней, но воин уже повернулся к ней спиной, продолжив идти куда шёл, и толпа так же медленно подалась за ним, грозясь смести женщину, если та замешкается. Аканта невольно сделала шаг вместе со всеми, лихорадочно соображая, куда ей девать кольцо. Наряд Микаэллы прекрасно смотрелся на камеру, но ни единого кармана в нём не было. Не придумав ничего лучше, Аканта быстро собрала одну из прядей в косу, заплетая в неё жуткое украшение. Пожалуй, её образ от этого только выиграет.

Женщина повернула голову, найдя новый ориентир. Архитектурная доминанта площади, мавзолей из чёрного, будто обожжённого камня, возвышался над толпой. Его мрачное спокойствие, безмолвно утверждало, что букашки у его подножья исчезнут без следа, а он останется здесь. Впечатление не портили даже украшавшие его полотнища пурпурной и тёмно-алой ткани. Казалось, что толпа не смеет даже подойти к основаниям массивных колонн, держащих плоскую крышу, на которой отсюда едва виднелась белая фигурка Изабель. На самом деле, конечно, благодарить за это следовало охрану, через кольцо которой Аканте теперь предстояло пробиться, доказав, что она не очередная поклонница, достаточно пьяная для того, чтобы лезть на стражей порядка...

Аканта в отчаянии оглянулась в поисках выхода - и нашла его. Пусть и совсем не тот, что хотела. Фигура командира рапторов возвышалась совсем неподалёку, у ограды, и возле неё толпа совершенно естественно отступала ещё дальше, сдавливая стоящих позади до темноты в глазах.
- Маркус? - Позвала она, осторожно пробираясь поближе и выходя на пустое пространство.
Он стоял, глядя поверх голов колеблющегося человеческого моря, вслушивался во что-то, ясное только для него одного, и на оклик повернулся неохотно, показывая, что слышит.
- До госпожи сейчас не добраться. Можно мне побыть рядом? В толпе меня задавят...
Аканте и самой не хотелось отвлекать Торчера от неизвестного ей занятия, но выбор у неё был небогатым.
- Лучше помолись им вместе со мной, - он фыркнул глоткой, издав странный звук, как будто довольный. - Они так близко, что ты почувствуешь их тени.
Аканта хотела было спросить, чьи тени, но поняла, что не стоит. Она молча подошла к раптору - толпа замерла в предвкушении, и, казалось, была разочарована, когда кровь нахалки не пролилась на камень - и опустила голову. Молиться женщина умела плохо: Лиго никогда не отличался религиозностью, да и дома её выбор профессии тоже надёжно отсекал её от храмов. Конечно, алтарь Отца Чумы был при университетском госпитале, но приношения Аканта оставляла там редко.
Она крепко зажала в ладони костяное колечко, глядя на камень перед собой. О чём просить Князя Наслаждений женщина совсем не знала, но ослушаться Маркуса не смела.
"Я никогда не молилась тебе, но сегодня я оставлю у твоих ног подношение, обещаю. Только прошу, позволь мне не видеть по ночам кровь тех, кто к тебе вознесётся..."
Она знала, что раптор слышит почти что всё, и не осмелилась это даже прошептать.
- Твои молитвы не разжалобили бы и ребенка, - все это время он следил за ней, смотрел сверху вниз и слушал, вчуивался как зверь, выведенный с этой единственной целью. - Лысый хрен из апотекариона не уделял времени вашему воспитанию, да?
Что-то в его движениях и словоохотливости было незнакомым, ненормальным. И когда Торчер медленно протянул левую руку, стало ясно, что он пьян. Странный, бесцельный жест - стала видна серебристая маска, закреплённая на тыльной стороне силовой перчатки, бесстрастное, но порочное лицо, живое и дышащее из-за бегущих по нему бликов. Почти нормальные глаза и непропорционально широкий разинутый рот, из уголка которого заструилось нечто переливающееся, точно пары топлива.
- Это для них все. Не люблю быть им должен, - его совершенно не интересовало, понимает или нет собеседница, о чём идёт речь, раптор говорил сам с собой и, опустив руку, даже не повернулся к ней.
- Он не уделял внимания ничему, что не касалось работы.
Аканта оправдывалась так, будто пыталась переложить вину на Лигеаррана, или просто заговорить зубы раптору, которого сейчас сдерживало гораздо меньше, чем обычно - то есть почти ничего. Женщина попыталась отойти на шаг... а потом ещё на шаг, оставив Торчера наедине с его наркотическим бредом и теми, к кому он обращался. Но её взгляд упал на перчатку, на той самой руке, за которой она невольно следила каждую их встречу. Аканта никогда раньше не разглядывала её так близко и пристально. И вместо того, чтобы отпрянуть, женщина зачарованно наклонилась ближе, совсем не думая, во что может соткаться полупрозрачный туман.
А потом Аканта почувствовала аромат, тот самый, тошнотворный и манящий одновременно, и поняла, что даже если пасть на перчатке попытается перегрызть ей горло, сопротивляться она уже не сможет.
- Что это такое? Что за запах? - Вдруг пересохшие губы отказывались шевелиться, а сознание - принимать, что Маркус сейчас её не слышит.
- Ты же знаешь, что это.
Когти судорожно лязгнули, застыли, застопорились в одном положении, будто он отключил сенсоры, считывающие положение руки внутри, под слоями керамита и полированной, бликующей стали. Медленный жест - приказ и соблазн, обещание благословления, угроза проклятья - он протянул к ней руку, и слепая маска звала приложиться к ней губами.
Она хотела возразить, отказаться, сделать хоть что-то, кроме единственно возможного сейчас в её сознании варианта, и не смогла. Медленно, будто сквозь воду, Аканта наклонилась к его руке. Взгляды толпы, ещё минуту назад обжигающие её стыдом, больше не значили ничего. Смысл потеряло всё, кроме перчатки, к которой женщина так бережно прикасалась кончиками пальцев, будто пытаясь оттянуть момент жуткого поцелуя.
Какая-то её часть сейчас безмолвно кричала от суеверного ужаса и первобытного отвращения, но это тоже было больше не важно. Аканта прикрыла глаза, осторожно пробуя на вкус губы маски.
В апотекарионе она думала, что ничего прекрасней и омерзительней с ней не случалось. Сейчас Аканта поняла, что ошибалась. Вернее, могла бы, если была бы способна понимать, а не только со стоном прижиматься к его руке, целуя её, слизывая и втирая в кожу то, чему не знала названия. Женщина плакала от счастья, и слёзы стекали по надёжно нанесённым на кожу узорам и оставляли блестящие следы на металле.
- Пожалуйста... умоляю, только не убирай руку... я что угодно сделаю, что захочешь... только не...
Но Торчеру не было дела до ее просьб, отстраняясь, он отшагнул назад, уже этим показывая, что недоволен и требует прекратить, но Аканта, которой на редкость шел ее театральный дикарский наряд, не была в состоянии понимать такие намеки.
Но он ничего не сделал.
Кошмарная металлическая морда, полуживае, напитанная скверной, пошлп рябью, варп-мускус - прозрачный сок потек уже и из носа, и из глаз. В глубокой дыре рта маски что-то шевельнулось, конвульсивно исторгаясь наружу, спутанное месиво языков, переплетённых, полупрозрачных, сияющих грязным розоватым светом. Обласкав склонение над ними лицо женщины, они свесились вниз, шевелясь и вздрагивая.
Прикосновения были нежными и до дрожи приятными - но они, казалось, забирались под кожу, проходясь по самой нервной ткани. Аканта распахнула глаза от неожиданности, и увиденное отрезвило её как пощёчина. Женщина дёрнулась назад, дрожащие ноги не удержали и она больно приземлилась на камень, резко и неприятно приходя в себя. И в этой реальности её лицо и грудь были залиты полупрозрачной, или даже полуматериальной слизью, а вокруг всё ещё стояли люди, и смотрели во все глаза. На неё, на Торчера... на что-то неописуемо мерзкое, свисающее с перчатки. Слизь капала с отростков наземь, то ли испаряясь, то ли проходя насквозь сквозь камень. И несмотря на сдавившую горло тошноту, Аканта поняла, что ей всё ещё хочется пройтись по ним языком.
Женщина коротко и часто дышала, пытаясь справиться со всем сразу: головокружением, непослушным телом, вдруг обострившимися и спутавшимися ощущениями - и не могла. Розоватый свет щупалец превратился в звучащую ноту, запах стал цветом, и всё это вместе создавало картину, гораздо более яркую, чем её прежняя реальность. И в этой картине было ещё что-то, скользящее на самой границе восприятия. Тени... он что-то говорил про тени, и не было слова ближе, чтобы описать этот отзвук ощущений, эхо песни, вспышку, оставшуюся только на сетчатке глаз. Они были здесь. И они были прекрасны и чудовищны.
- Силы всемогущие... они... я вижу...
И в этом потрясённом шёпоте было больше искренности, чем во всех её молитвах за всю жизнь.
Неожиданно люди закричали, и ограждение, отделяющее толпу, задребезжало под их напором - протянутые руки, разинутые рты, искаженные лица... Обернувшись, Торчер приблизился на шаг и потянулся, благословляя всех подряд срывающимся тягучими каплями.
Он что-то выкрикнул, легко перекрыв шум, резкий каркающий голос продрал до костей - из всех слов понятно только имя. Имя бога.

***

Дребезжащий звук терзаемого десятками рук ограждения стих – все, кто находился поблизости, рухнули на колени в благоговении и ужасе. Отвернувшись, Торчер двинулся вдоль них, низким инфразвуковым рыком отпугивая наглецов, которые пытались прорваться через заграждение и охрану. Неудобные ступени; ему пришлось поджать когти, чтобы вставать на них. Там, наверху, его ждали.
Внизу тоже ждали. Широкая полоса пространства перед наскоро водруженным постаментом вызывала недоумение, кто-то кричал, кто-то возбрался на ограждение – его сбросили обратно. Площадь густо пересекали эти ограждения – сверху он видел их все, способ уберечь это огромное человеческое стадо от себя самих; несимметричный беспорядочный узор в море поднятых лиц. Что-то подалось вперед; эти взгляды, устремленные на него, полные ненависти и страха, колыхнули тончайшее присутствие варпа – слабая волна в Океане Душ. Скоро будет сильнее. Уже сейчас.
На другой стороне огромного пустого пространства у основания шпиля возникло движение; гвардия Изабель клином выступила от высоких ворот, более похожих на ворота ангара, клин превратился в каре, окружившее закрытый черной текучей тканью транспорт, высокий и неуклюжий. Пора отвлечь их. Пора объяснить, что там.
Пройдясь по вершине пятидесятиметрового помоста, незаметно наклоненной вперед, в сторону зрителей, раптор привлек к себе внимание камер, его выкрик как хлопок выстрела, и все глаза вновь вернулись к нему. Почти незаметное на фоне черного неба, за спиной Торчера высилось нечто, закрытое такой же тканью, и которую он сорвал жестом, быть может, излишне театральным, но содержание ему вполне соответствовало. В круглой и высокой клетке с позолоченными прутьями, тихонько выла от ужаса первая. Ее обнаженная кожа, расписанная голубыми и белыми узорами, была бледной, а длинные волосы – высветленными, желто-золотистыми, и вместо лица они обрамляли изящную белоснежную маску и несколько раз обернутый вокруг шеи красное шелковое ожерелье с золотыми бусинами.  Ослепленная от направленного на нее света, она почти не видела огромного пространства впереди и внизу, все ее внимание приковало чудовище рядом. Не в силах выбраться, она осела на пол, и руки, скованные цепью в запястьях, оказались задраны вверх, к купольному потолку из кованных завитков.
Ожидая, Торчер подошел ближе, тронул клетку силовой перчаткой, погладил, словно примерялся смять, точно бумагу, но нет. Он скосил глаза туда, где к нему поднималась рабыня, что-то несла на подносе, покрытом черным бархатом, а подробности через мгновение стали видны на экранах – беспорядочно наваленные стеклянные ампулы без маркировки. На каждом шагу в мутной жиже, наполняющей их, катался шарик воздуха.
Еще через несколько секунд сверкнула дверца клетки.
– Благослови тебя Господь.
Сняв цепь с крюка под потолком, раптор вздернул свою первую на цыпочки и вывел вперед, под вопли толпы, ошалевшей от предвкушения и любопытства. Волосы золотом загорелись в теплом свете; правильно он сказал им про светофильтры. Живое тело должно быть живым… Она вскрикнула, словно только сейчас приняла решение отчаянно сопротивляться, вырываться, вопить, понимая, что еще немного и случится нечто ужасное, нечто чудовищное. Но крики приглушал мерцающий, жемчужный пластик, закрывающий рот, а в прорезях были видны только безумные глаза – ни слез, ни гримасы, никакого уродства, только совершенное и равнодушное лицо. Несколько секунд Торчер позволил ей колотиться, рваться, словно скатиться по огромной лестнице было чем-то лучше, потом выше поднял руку и она повисла на тонких браслетах, впившихся в запястья, замычала от боли, ноги судорожно дернулись, пытаясь нащупать опору. Тогда он позволил ее ступням опуститься на помост и привлек к себе, наклонился и приокрыл пасть, показав двойной набор зубов – зубцы на его полумаске и его собственная заостренная пила искусственных резцов внутри. Казалось, он сейчас укусит, одним движением раскусит голову жертвы, как огромный плод, но в зубах хрустнуло стекло. Горечь полилась, закапала на язык, сначала яркая как вспышка плазмы, потом все, что было во рту, онемело, смазывая ощущения. Почти не чувствуя, что делает, Торчер дотронулся своим неестественно длинным синюшно-багровым языком до обнаженных девичьих грудей, на которых сложными спиралями свивалась то ли татуировка, то ли декоративные шрамы, облизал, наклоняя голову и отстраняясь – пусть смотрят. Чудовищный контраст совершенства красоты и уродства, рядом с ней делающегося невыносимым.
Острия зубцов на челюстях его полумаски прошлись по нежной коже, бусинами выступила кровь, смешалась со слюной, с содержимым его ампулы – жидким благословением его божества, охочего до жестоких развлечений.
Двое участников действа – тоже расписанных красками, полуобнаженных, суетились в открытой клетке, но на них почти никто не смотрел. На площади было двадцать тысяч глаз и все они, словно загипнотизированные, уставились на то, как жуткий аугметированный астартес ласкал языком изгибающуюся ему настречу женщину. Но он, наконец, прервал извращенное зрелище и дернул ее за нить ожерелья, которое оказалось ловко закрученной удавкой, которую подхватил один из рабов.
Сегодняшнюю первую втолкнули в клетку и практически вздернули – трезвея, она ухватилась за сжавший ее горло шнур, но нашла положение в центре, где он переставал давить, отпустила руки, опустила их ниже, наощупь отыскивая кровоточащие царапины, еще ниже, запустила пальцы в светлые кудряшки внизу живота… ее уже не интересовало, кто на нее смотрит. Толпа завыла, смеясь и рыча от восторга. Грубо пододвинув ее, рабы возились с чем-то на полу клетки, а, когда разошлись в стороны, там оказался высокий затупленный штырь, которым извивающаяся девушка пыталась воспользоваться, сесть на него, но душила саму себя, расцарапывая горло, ослабляла удавку и снова пыталась.
Перед тем, как закрыть клетку, Торчер сорвал с нее маску. Когда он спустился вниз, то швырнул изящный кусок пластика в толпу.
Еще через несколько минут платформы, медленно раздвигавшие человеческое месиво, утвердились на своих местах. Гвардия убралась, оставив причудливые сооружения – их едва ли заметили за происходящим. Но когда черные шевелящиеся от ветра и света покровы оказались сорваны, а свет зажжен, вокруг платформ мгновенно образовалось пустое место. Точно такие же клетки и просто похожие, извращенные пыточные машины, на которых застыли тела, искаженные болью и экстазом, кровь, ползущая по разрисованным обнаженным телам, причудливые маски, скрывающие лица. Прутья почти не мешали смотреть и дотягиваться руками до невольников-актеров, принявших участие в этом застывшем спектакле, но в первые минуты никто не рискнул. Зачарованные, загипнотизированные недопустимой, страшной близостью, зрители потянулись вперед, точно робкие звери, впервые увидевшие живую добычу, точно жители пещер, озадаченные лучиком света, что обжигал широко раскрытые глаза, но и манил открывшимся многоцветьем их мира.

Раптор ушёл, оставив её сидеть, вцепляясь пальцами в пыльную брусчатку, чтобы удержаться на плаву в штормовом океане ощущений. Чёрные трещинки в камне с тихим шипением переползали на её руки, превращаясь в узоры на коже, и Аканта чувствовала, как они движутся, забираясь выше. Узоры… такие же, как на груди той, перед ней, на огромном экране, на помосте за её спиной, всюду. Камеры бесстыже смаковали каждый дюйм тела обречённой, язык Торчера обвивающийся вокруг высокой, едва оформившейся груди, капли крови, проступающие на её теле, как спелые ягоды. Аканта смотрела во все глаза, хотя больше всего она хотела отвернуться… нет, оказаться на её месте, пусть потом для неё ничего никогда уже не будет, оно того стоит…
Яркая клубнично-медная вспышка в руке. Нет, не так. Это называется “боль”. Женщина вцепилась в знакомое слово, что есть силы сжимая в руке так кстати попавшийся осколок разбитой бутылки, собирая расползающееся сознание по кусочкам. Она под наркотиком. Здесь опасно. Смотреть на это тоже. Нужно уходить.
Аканта с трудом поднялась на ноги, обведя мутным взглядом толпу. Беснующиеся люди вызывали страх, но там, сзади, было ещё страшнее. Как будто сама реальность натянулась, как нежная кожа жертвы, готовая лопнуть, пролиться тёплой кровью. Женщина ощущала это своими обострившимися чувствами, как животные ощущают грозу. Опасность смотрела на неё с экранов, путала мысли и ощущения, обездвиживала ревнивым желанием броситься на помост, упасть на колени, умолять его взять в жертву и её тоже.
Охрана ей не поможет. Они не станут вмешиваться. За мавзолеем, там, откуда они пришли, была техническая зона. Оттуда можно сбежать домой, в шпиль.
Шатаясь на заплетающихся ногах, Аканта побежала прочь от ограждения, огибая мавзолей, прижимаясь к его стене. Несколько раз она спотыкалась, ударяясь плечом о холодный камень и оставляя на нём следы крови из глубоких царапин. Если бы кому-то вздумалось выследить её - это было бы несложно: цепь красных клякс в пыли, натёкших из разрезанной ладони, и не думала редеть. Она всё так же сжимала в руке стекло: боль подстёгивала её, как ездовое животное, отрезвляла, давала силы ещё на один шаг, напоминала прикрывать глаза, когда впереди маняще вспыхивал очередной экран.
Мавзолей был впечатляющим сооружением: чуть сужающийся кверху, у подножия он был огромен, и сейчас Аканта кляла древних зодчих последними словами, задыхаясь, прижимаясь спиной к грубо обтёсаным блокам нижнего ряда, пытаясь отдохнуть хотя бы так - понимая, что стоит ей поддаться искушению сесть, и больше она никуда не побежит.
Наконец, боковая сторона мавзолея тоже закончилась, а вместе с ней и спасительное заграждение. Пробежав мимо безучастных охранников, женщина всё же села и вытерла лицо - двумя руками, бросив, наконец осколок и перечеркнув и так смазанные рисунки красными следами. Кажется, бег помог. Сознание стало яснее, боль уже ощущалась просто болью: она пульсировала в кисти, колола под рёбрами, отдавалась в горле и в ушах. Но она была знакомой.
С рукой нужно было что-то делать. Надо зайти куда-то, попросить хотя бы воду и бинт. Или аптечку… это цивилизованный мир и в ресторанах должны быть аптечки. Вот, например в этом: тяжёлая ткань штор, закрывающая окна, дверь с позолотой - дерево, никакого пластика и металла, даже дверной молоток вместо панели связи. В таком заведении можно найти и помощь и безопасность.
Аканта с трудом поднялась на три ступени крыльца, грохнула молотком о дверь, левой рукой. С правой творилось что-то странное: пальцы начало покалывать, как будто все нервные окончания отзывались на что-то. Это было горячо и холодно, больно и щекотно одновременно, и оно поднималось всё выше, почти добравшись до локтя. Даже при серьёзной кровопотере не должно было быть такого.
Дверь открылась внутрь так резко, что женщина едва не провалилась в бархатный, пахнущий дорогим дымом полумрак. Единственным светлым пятном был огромный, во всю стену, экран, на котором извивалась в шёлковой удавке светловолосая жертва. Изображение бросало блики на длинные серьги и дорогие ожерелья обнажённых рабынь, разносящих по залу напитки. Две из них уже стонали за расписной ширмой, ублажая кого-то прямо здесь, в роскошном общем зале. Ещё несколько стояли на коленях у глубоких мягких кресел, ритмично опуская головы между ног посетителей, и свет от экрана играл на изгибах их тел. Никто не обращал на них внимания, взгляды сидевших были прикованы к зрелищу. Звук был отключен, и, кроме стонов рабынь, тишину нарушало только частое и возбужденное дыхание людей.
А вот появление Аканты вызвало гораздо больше интереса. Охранник в дорогом костюме уже дёрнулся было к ней, но жест одного из посетителей - она не видела его лица, только руку и блеснувший в темноте массивный перстень с красным камнем - его остановил.
- Пожалуйста, помогите. Мне нужен врач… нет, я сама врач... просто бинт и вода. У меня что-то не так с рукой… - Аканта не замечала, что снова путает слова и мысли, а “что-то не так” уже перебралось на плечо и опускалось по телу, превращаясь в требовательное ноющее тепло внизу живота. Что бы не оставил Торчер на её лице, и что бы она так опрометчиво не стёрла раненой ладонью, попав в кровь, оно действовало намного острее.
- Помогите… мне нужно домой.
Сейчас она снова ощущала этот запах: предвкушения, воспоминания о сладком сне, о котором стыдно рассказывать наутро. В закрытом помещении он становился сильнее, и вряд ли его чувствовала только Аканта.
- Это она. Это её показывали с ним.
Чей-то голос из темноты как будто бы стал сигналом. Человек с перстнем встал, неотрывно глядя на вжавшуюся в дверь Аканту, за ним начали подниматься и другие. В зал вело несколько ступеней, единственное место, где с потолка лился мягкий красноватый свет. Аканта стояла под этим светом, на полукруглом возвышении, под скрестившимися на ней взглядами: растрёпанная, испуганная, пытающаяся сохранить хоть что-то от здравого смысла.
В ушах зазвенело, голова снова закружилась, только это не было кровопотерей, чем угодно, но не ею. Аканта уплывала, захваченная новыми ощущениями. Кто-то приобнял её за плечи, почти бережно. Язык жадно прошёлся по щеке, собирая оставшиеся капли смешанного с кровью варп-мускуса, и женщина застонала от наслаждения и отчаяния, не способная больше ни сбросить с себя руки, ни потребовать остановиться.
Когда её укладывали на покрытый тёмным сукном игральный стол посреди помещения, тепло окончательно затопило её тело, и Аканта, уже лишённая остатков своего дикарского наряда, нетерпеливо выгнулась навстречу первому из них.

***

– Леди, вы готовы?
– Не считая того, что я совсем пьяная?.. Его можно погладить?
– Не стоит. Они скоро начнут.
Белые руки в золотых кольцах. Пальцы на мраморном, пятнистом. Черные волосы – ночь, выпущенная на свободу, иссиня-шелковый океан стелется до пола. Капризные губы искривлены – как же не стоит, когда хочется?
– Какая ты мразь, Кельманри.
Чудовище умеет говорить. Оно придвигается ближе и позволяет потрепать себя за ухо.
Это смешно.

Выстрел разнес голову ведьмы и часть спинки ее каменного кресла. Тело, судорожно дергаясь, будто оседало вниз, сползало, окатываясь горячей кровью, мгновенно пропитавшей белое платье. Действительно, смотрелось, по меньшей мере, пошло. Камеры мгновенно подхватили, размножили зрелище на все экраны, залопотали в свои микрофоны сотни журналистов, но внизу, на площади, мало кто на это обратил внимание. Кто-то рассмеялся, кто-то сжался в ужасе, кто-то продолжил свои занятия, мрачные узы желаний, глубинных инстинктов отпускали неохотно. Но кто-то и остался трезвым, смотрел во все глаза, ждал, чтобы начать действовать.
Торчер обернулся со своего помоста, безразлично скользнул взглядом по трупу на вершине черной пирамиды, перепуганной свите – кто-то уже бежал вниз по лестнице, перепуганный, вопящий, остальные спешно торопились убраться прочь, словно поняли, что ведьма уже ни от чего их не защитит. Его шестая билась в конвульсиях и стекала с его когтей частыми каплями. Раптор почти задумчиво облизал перчатку, подняв взгляд вверх – сдвоенные вспышки сорвались со шпиля и ринулись вперед и вниз. Это уже не охота. Операция началась.
В гвалте и хаосе на вершину черной пирамиды медленно вышел Кельманри; мигнув, включился купол силового поля, оделся статикой – голубые искры с треском погасли над его головой. Астартес подал руку той, что шла следом, развязно и чуть шатаясь. Красные языки огненного шелка оплетали ее ноги, змеились по полу и тянулись следом, как змеиные хвосты. За волосы стащив с мраморного трона труп своего клона, леди Гродевы уселась в натекшую кровавую лужу, поставила ноги в золотых туфлях на остывающую тонкую спину и вместо приветствия показала своему городу непристойный жест.
– Рано обрадовались, бляди.
Тихий Хале промолчал, наклонив уродливую голову в ожидании добычи. Его охота, в свою очередь, не заканчивалась никогда.

***

- Таблетка на столе.
Сознание вернулось со звуком чужого голоса, но часть ее осталась позади. Аканта перешагнула через руины самой себя, медленно открыв опухшие веки.
Глаза резанул свет, белый на белом потолке, далекий и холодный, но это был просто свет. Он не звучал, а белизна больше не имела льдисто-карамельного привкуса, остались только шорохи под кожей и перекатывающаяся боль в голове.
- Таблетка?..
Собственный голос хриплый, неприятный, настолько, что продирает до слез. В горле сухо и разбитые губы горячие, опухшие.
Она повернула голову на звук голоса и попыталась понять, кто говорил с ней. Из мутных очертаний проступили короткие чёрные волосы и выглядывающий из белого халата змеиный костюм Микаэллы, длинная серьга качается как маятник, а на скуле ссадина. Пошевелившись, не понимая, где находится, Аканта покосилась – она лежала на массажном столе, укрытая простынью и тонкой серебристой пленкой, по стенам из серой пластали тянулась ребристая полоса узоров и волн. Это место где-то в недрах царства Мики, в одном из её кабинетов. Тело болело всё, до последней мышцы и связки, голова раскалывалась, во рту был мерзкий металлический привкус. Правая рука была тщательно и аккуратно покрыта свежей повязкой. Какая таблетка? За что... почему так плохо? Её избили? Или она отравилась торчеровой дрянью?
- А ты что, собралась стать счастливой матерью? – фыркнула Микаэлла, отдаляясь и усаживаясь, ее кресло напоминает яичную скорлупу. Что-то блеснуло у нее в руках, большое, плоское. Планшет. Шевеление, которое только угадывалось на периферии расплывающегося зрения, окружило их со всех сторон. Сервиторы, освежеванные куски людей, вооруженные длинными и тонкими конечностями, чудовища, мумии, воняющие дезинфекцией и будто бы нагретой проводкой, окружили свою повелительницу, протянули к ней веера паучьих лап, словно моля благословить их. Быстро и почти не глядя, Микаэлла меняла наконечники, протирала их, проверяла, извлекая жужжание и постукивание металла, разбирала и собирала, звеня стеклом, летевшим на услужливо подставленный поднос.
Аканта смотрела и смотрела, медленно соображая, о чем могла бы идти речь. Разум замерз, окостенел, околел. То, что было текучим как ртуть, сделалось неподвижным и медленным, сочилось отдельными словами, которые требовалось проталкивать сквозь себя, тянуть, чтобы осознать смысл. Стать матерью? Матерью? Но она же никогда… нет. Нет… Сухая, жгучая боль в промежности. Воздух встает стеной и она давится им, глухо всхлипывает, давясь неожиданно подступившими слезами. Словно поверив, что одной таблетки окажется достаточно, Аканта потянулась, глядя во все глаза и все равно словно наощупь нашаривая длинную белую капсулу, жадно схватила губами, давясь, попыталась протолкнуть в сведенное судорогой горло.
– Я не…
Затянутая в белое мумия сует в лицо сосуд с водой – прямой мерный стакан с рисками вдоль вытянутой стенки и она вцепляется в него, вырывает, отворачивается, чтобы не смотреть в лицо, где вместо глаз у сервитора темная металлическая пластина, под которой подрагивает сморщенный старческий рот. Противно. И от себя тоже противно. Ей не хочется даже шевелить ногами, чтобы вдруг не почувствовать там, в глубине себя, еще что-нибудь, кроме боли. Ощущения-воспоминания. Ощущения-подробности. Давясь, она глотает ледяную воду и та кажется сладкой.
Окруженная своими помощниками, людьми-предметами, Микаэлла снова подошла, положила планшет возле самого локтя и ее тонкие руки зашуршали пленкой, потянули – под простынью ничего не было. Вздрогнув, Аканта торопливо попыталась дёрнуть ткань на себя, разлила на грудь треть содержимого стакана. Обжигающе-холодная вода заставила затравленно опустить взгляд. Все тело было покрыто ссадинами и причудливым узором черно-синих кровоподтеков.
- Тебя вовремя нашли. Ещё немного и твои дырки тоже пришлось бы штопать.
Микаэлла бесцеремонно приподняла её грудь, обтёрла мокрую кожу салфеткой, и, протестуя против новых прикосновений, Аканта отстранилась, но не посмела убрать наглую руку.
- Что там было? Что я делала?! – голоса не было, она кричала шепотом и не видела, что Мике было совершенно все равно. Красивое лицо омрачало только огорчение мастера, увидевшего, что дикарка сотворила с его произведением. Брезгливо посмотрев на чужие пальцы, стиснувшие точеное запястье, Микаэлла подняла укоризненный взгляд.
- Что ты делала? Скулила от радости, пока тебя трахали. Естественная реакция для человека, наглотавшегося варп-мускуса.
Ледяной тон и напрочь отсутствующее сострадание – Аканте казалось, что она ужасно провинилась, что ее за что-то наказывают таким холодом. Голая и беспомощная, она корчилась как полураздавленное насекомое и пыталась стыдливо прикрыть хотя бы пах, но ее руку резко сдернули. Микаэлла вела себя как уставшая от капризной трёхлетки мать. Хотя вряд ли у неё когда-нибудь были дети.
– Я насчитала шестерых, священное число, – нечто, похожее на улыбку тронуло блестящие губы. – Это я тебя нашла. С нашей охраной. Еще что-нибудь?
– Хватит… пусти меня! – Аканта пыталась отвернуться, но сервиторы, бесчеловечно сильные, прижимали к столу, не позволяя шевельнуться. Часть их манипуляций она с горем пополам узнавала – анализы и замеры, но что делают остальные с ее синяками и ее телом, было пугающей загадкой. Но не отпустят. Не освободят, пока не удовлетворят свои странные желания, страшные твари и их королева, у которой из-под белого халата, тонкой фальшивой шкурки, проглядывала настоящая – карнавальный костюм зелено-золотой змеи. Аканта тихонько заскулила от невыносимой неволи; не хотела слушать, но от голоса Микаэллы было никуда не деться.
– Я забрала тебя и привела в порядок. Тебе плевать на собственное тело, которое стоило столько моего времени – хорошо, ничего другого я не ожидала. Но ты собственность своей госпожи, а не течная сука, которая может пойти в толпу и пустить себя по кругу, пока от нее не останется кровавое месиво. 
На секунду Аканте показалось, что Мика её ударит. Но свою работу над её лицом та ценила гораздо больше удовлетворения приступа ярости. Вместо пощёчины тонкие пальцы Микаэллы приподняли её за ухо, как нашкодившую девчонку, и что-то металлическое прижалось к коже на шее сзади.
- Впрочем, думаю, она уже в курсе, - продолжила Мика, медленно смягчая тон. Её руки действовали отдельно от мыслей, как будто речь сейчас шла не об Аканте, а о чём-то гораздо более личном. – Мы все видели, как он благословил тебя, а ты повела себя как… как животное.
Аканта зажмурилась и со стоном закрыла лицо руками. Перчатку Торчера она ещё помнила, хоть и смутно. Силы всемогущие, вся планета видела…
- Хватит скулить. Я бы на твоём месте гордилась его вниманием.
- Я не хотела… - Аканта так и не отняла руки от лица. Ей было стыдно даже дышать.
- Да ладно? – холодно удивилась Микаэлла, – И не смешно теперь продолжать строить из себя недотрогу? Ходила тут, изображала невинность, брезговала даже курить с госпожой, но все равно из тебя это вылезло. Потому он тебе и показал тебя-настоящую, что из всех нас самая слепая. И сейчас ты будешь искать хоть подобие того, что испытала. Менять любовников, пробовать наркотики, нарываться на неприятности, выть от тоски и убеждать себя в том, что тебе противно и что это все – плохо. Дура.
Мика вдруг застыла на долю секунды, как будто поняла, что сказала что-то лишнее, и больно дёрнула запутанную рыжую прядь волос, сгоняя раздражение за свою внезапную откровенность. На свет показалось белое костяное кольцо, всё так же вплетённое в волосы.
- Оно не мое. Откуда это кольцо?
Она покрутила украшение в пальцах. Запястье Микаэллы было сейчас совсем близко от глаз Аканты, настолько, что под закатавшимся рукавом стала видна часть тончайшей линии татуировки. Диск и один из острых рогов полумесяца.
- Это моё. Мне подарили!
Паника заставила Аканту прийти в себя и она потянула на себя волосы. Микаэлла не пыталась удержать. Вместо этого она наклонилась ещё ниже, внимательно глядя в лицо.
- Я не люблю тратить своё время на неблагодарных дикарок, но если госпожа хочет качественную игрушку - я её из тебя сделаю. Потерпи, мы скоро закончим. Через пару часов гематомы рассосутся.

Наверх Аканта поднялась только спустя полдня, но сейчас ничто в ней, кроме костяного колечка в волосах, не напоминало о вчерашних событиях. По крайней мере, внешне. Она сама удивлялась тому, ничего не чувствовала, только усталость, как после изнурительного ночного кошмара. Слова Микаэллы скользили по поверхности, но не задевали, как будто сознание Аканты застыло, замерло, не способное принять, то, что это произошло с ней и на самом деле.
Она зашла в комнату и растянулась на узкой кровати, гладя взглядом завитки на непропорционально высоком потолке. Наверное, стоило заплакать, но женщина не могла. Микаэлла вела себя так, как будто ничего не случилось. От неё не шарахались в коридорах, не тыкали пальцами, не кричали вслед обидные слова. Мир ничего не заметил. Может, и ей стоит принять всё как плохой сон?
Аканта бездумно поднесла руку к лицу, сжала и разжала пальцы, как младенец, впервые научившийся играть с тенями от собственных рук. На запястье, под мизинцем, была царапинка. Почти незаметная, такие Аканта даже не трудилась обрабатывать в апотекарионе. Вот и Микаэлла не стала обращать на неё внимания.
...чья-то рука с дорогим перстнем прижимает её запястье к столу, и золотая оправа оставляет на коже тонкий кровавый след. Лица того, кто склоняется над ней, по-прежнему не видно в полумраке…
- Нет… нет, пожалуйста…
Это нужно было говорить там и тогда. Ей нужно было бежать, отбиваться, сделать хоть что-то, Силы всемогущие, неужели Мика права, и она действительно этого хотела?!
...третий - или уже четвёртый - тянет её за волосы, наматывая их на руку, выгибая стонущее разрисованное тело так, как ему удобнее. Запрокинутая голова не давала закрыть рот, и в нём тут же оказываются чьи-то пальцы…
- Отстаньте от меня! Отпустите, нет! Я не хочу… не хотела этого!
Аканта свернулась в клубок, обнимая подушку, прикусывая уголок: госпожа может быть за стеной, нельзя кричать, и плакать тоже нельзя, ведь Изабо может позвать её в любую минуту. Впрочем, она и не плакала. Глаза жгло огнём, но ни единой слезинки не оказалось на наволочке. Они все смёрзлись в лёд где-то глубоко внутри, где вчера умерло что-то очень важное.
- Пожалуйста… прошу вас… дайте мне заплакать, дайте мне забыть или умереть, вы же всемогущие, вы же можете сделать, чтоб меня совсем не стало, так сделайте…
Женщину трясло, пальцы, комкающие подушку, впивались в ладони, оставляя следы от ногтей, губы были искусаны в кровь, но от этого становилось даже легче. Как будто физическая боль могла снять с неё хоть малую долю вины за то, что вчера она отдавалась толпе с таким восторгом. Но скоро перестала помогать и она.
Аканта раскинулась на кровати. Не было ни слёз ни мыслей. Это было гораздо хуже, чем то, что было в апотекарионе, из чего её, сам того не зная, вытащил Торчер. Тогда она думала о самоубийстве за то, что её видели пару десятков человек. Сейчас её видела вся планета, и ни о каком самоубийстве больше не шло и речи. У неё не было сил даже дышать.
Когда спустя несколько - или много - часов женщина всё же уснула, сон не принёс ей облегчения.

***

Полудрема и полумрак; он знал, что может переключить диапазон зрения и рассмотреть все тайны бархатистой тьмы, завесившей стены, но не хотел, да и уже не мог. Мысли неспешные, замедлившиеся до предела – ленивые слова по буквам, сквозь которые струятся секунды и минуты. Откинув назад голову, он касался затылком чего-то твердого. Покосившись, понял, что это бортик бассейна; кажется, сбоку, с правой стороны нацарапано какое-то слово, но он не мог прочесть, почему-то буквы больше не складывались в слова. Забавная и пикантная подробность этой новой сцены.
Торчер играл, водя рукой в воде, ладонью ощущая вязкое шелковистое прикосновение воды – ощущение захватило все его внимание. Живое, осязаемое тепло, даже жар. На поверхности плывут радужные разводы – из протезов смыло часть смазки и она плавала, смешиваясь с драгоценными ароматными маслами. Вода захлестнула челюсть и он почувствовал ее вкус, странный набор горечи и соли, удушливо-пряный от огромного количества всыпанных в воду благовоний. Подняв голову повыше, раптор попробовал изменить позу, сесть, но вдруг понял, что не может. Вся его аугметика отказала, или не работала уже давно, но он каким-то образом этого не заметил. Перекликая все свои искусственные части тела и слушая кромешную немоту, он застыл, потом дернулся в сторону, чтобы выбраться из бассейна, но вместо этого только сполз ниже.
Вода черная. Черная радуга на поверхности. Бледная сероватая пена прямо перед глазами. Еще ближе. Горько, она горькая и захлестывает глотку.
Вскрикнув от ужаса, Торчер рванулся, бестолково и бессмысленно, но нащупал бортик, зацепился рукой, локтем, выполз, отплевываясь и теперь уже захотел рассмотреть зал, что-то вокруг, и тоже не смог.
Чернота непроглядна и пустынна. В ней не водилось даже эха, которым он сумел бы хотя б примерно нарисовать для себя очертания стен.
Неуклюже, неловко, он попробовал выбраться из бассейна, но только возился у края, цеплясь изо всех сил и все, что ему удавалось, это не погрузиться в воду целиком под собственным весом.
Вода уже не казалась игрушкой, уже не забавляла. Жадная вода, теплая как разверствая утроба, могла стать его могилой и так непременно и случится, как только устанут руки. Опустив кружащуюся голову на камень, Торчер тихо заскулил, без слов жалуясь на нелепость и смертельную опасность своего положения. Он просто заснет и утонет здесь и агония астартес в этой горькой воде будет ужасна. Новое чувство. Ощущение, ранее смутно знакомое, но теперь захватившее его целиком. Это страх. Изумленный, раптор застыл, вчуиваясь в это первобытное и дикое, открывшееся нежданно, как черный колодец. Вода его была горькой, драла горло пряной остротой, нерадивые рабы добавили слишком много пахучих зерен и их аромат удушает, и радуга плывет по волнам, и изувеченное тело медленно сползает вниз.
Неожиданно что-то коснулось под водой, что-то, что безвольно плавало рядом. Осторожно опустив руку, он поискал, покосился на пальцы – длинная темная прядь волос; и начало, и конец ее тянулись в черноту бассейна. Кто-то позволил себя увидеть, ответил тяжелым, практически осязаемым взглядом. Белые руки, раскинувшиеся по полукруглому бортику, сверкающему от отполированных граней, золотые браслеты шуршат как змеиная чешуя. Высокая маленькая грудь с черными кругами, темно-рыжие волосы мокнут в воде, но лица нет. Вместо лица на него смотрела отполированная стальная маска, дьявольски знакомая, только у нее была другая нижняя половина, не раззявленная пасть, а изящная решетка, обласканная острым языком.
Поспешно отведя взгляд, словно боясь увидеть что-то лишнее, Торчер зло зашипел, как рассерженная рептилия.
– Чего тебе еще надо? Я дал вам все, что нужно.
Маска медленно наклонилась набок, слушая. Над маской вверх полумесяцем возносится асимметричный рог. Одна грудь, белеющая над темной водой, вдруг колыхнулась, пошла судорогой, словно под жемчужной кожей вдруг вскипели черви, слепо тыкающиеся изнутри. Рябь пошла до плеча и, словно пряча это, бессловесная визави опустилась в воду, сползла ниже так, что на поверхности осталась только верхняя половина маски и рыжие волосы, тянущиеся за ней.
Торчер, приподнялся над водой, сумев зацепиться локтем.
– Я этого не заслужил. Сука.
Она приблизилась и встала, оказавшись выше барахтающегося в бассейне раптора, приблизилась, и дотронулась узкими ладонями, прижала его спину к своим бедрам, склонилась, словно единственным жестом клялась оберегать. Подняв руку, она вдруг слегка сдвинула маску, ровно настолько, чтобы пальцами что-то найти во рту. Кровь пенящимся потоком, лентами алого потекла по горлу, по плечам, вслед за извлеченным длинным ошметком мяса. Затравленно, дрожа от каждого касания, он смотрел снизу вверх и, словно осознавая безнадежность попытки, даже не отстранился, когда тонкие пальцы разомкнули ему челюсти и затолкали кровавый кусок в глотку. Потом еще. Потом он давился и захлебывался, пока прекраснейший из демонов, спрятав под маской глаза, методично скармливал ему его же подношения. Охотник узнавал вкус. Вот его первая, четвертая, третья, шестая… горькая вода смыкается над головой. Он пытался ухватиться за тонкое запястье, но оно текло и дрожало, не принадлежа до конца этому миру и какому-либо еще. Он захлебнулся окончательно, теряя остатки воздуха и способность дышать.
Потом он проснулся.

В заброшенном храме гулял ветер, и сквозняки продували бывшую трапезную. Сверху, со стола что-то капало. Разбитая капсула, наверное, совсем недавно наполненная амниотической жидкостью, была похожа на вскрытое яйцо, в котором, как умерший птенец, изранившийся об осколки, повис чей-то труп. Трубки тянулись от проколотых запястий и их все еще наполнял искрящийся ихор, но присутствия варпа уже не было, только отлетающий запах мускуса и едва слышный далекий инфразвуковой щебет райских зверей. Торчер валялся на полу, ему на голову капала жижа из остатков капсулы, а под ним засыхала в луже его последняя полупереваренная трапеза. Попытавшись отодвинуться, раптор вдруг ощутил все тот же каменный бортик, судорожно дернулся, оглядываясь, но понял, что это всего лишь край его собственного наплечника. И нацарапанная на нем надпись вполне читаема. И нет никаких демонов, есть только неотложные дела.

В заброшенном храме гулял ветер, и сквозняки продували бывшую трапезную. Сверху, со стола что-то капало. Разбитая капсула, наверное, совсем недавно наполненная амниотической жидкостью, была похожа на вскрытое яйцо, в котором, как умерший птенец, изранившийся об осколки, повис чей-то труп. Трубки тянулись от проколотых запястий и их все еще наполнял искрящийся ихор, но присутствия варпа уже не было, только отлетающий запах мускуса и едва слышный далекий инфразвуковой щебет райских зверей. Торчер валялся на полу, ему на голову капала жижа из остатков капсулы, а под ним засыхала в луже его последняя полупереваренная трапеза. Рвотная вонь стояла в глотке, язык присох к зубам, а в голове стреляли торпеды. Попытавшись отодвинуться, раптор вдруг ощутил все тот же каменный бортик, судорожно дернулся, оглядываясь, но понял, что это всего лишь край его собственного наплечника. И нацарапанная на нем надпись вполне читаема. И нет никаких демонов, есть только неотложные дела.
Осторожно, чтобы не потревожить больную голову, Торчер приподнялся, собрал под себя ноги и сел, потом начал вставать. Раптора повело в сторону и, пытаясь удержаться, он раскрошил ладонью остатки стекла капсулы. От вони скрутило желудок, но больше блевать было нечем – с челюсти только вяло закапала желчная жижа. Судя по ощущениям, тем, что текло в его венах, можно было отравить весь этот проклятый город. В дальнем конце зала кто-то переступил, напоминая о своем присутствии.
– С-сука… – он вяло приветствовал так невовремя появившегося Кельманри.
Приблизившись, тот с демонстративным и даже слегка переигранным отвращением рассмотрел раптора.
– В чем дело, Маркус? Устал? Ты здесь сутки валяешься.
Торчер резко выдохнул через фильтры, тоскливо прикинул, что, пока он не выставит разъяренного Кела, рабы, которых можно отправить принести воды, и близко не подойдут.
– Говори потише.
– На Изабель покушались, как мы и предполагали, ее клону разнесли голову.
– Это я видел, – едва слышно отозвался Торчер, облил порезанную руку едкой жижей с резким запахом дезинфекции и кончиком ножа принялся выковыривать впившееся стекло. – И это не вы предполагали, это я сказал. Расскажи чего-нибудь, чего я не знаю.
– Мы их преследовали, – Кельманри шагнул ближе и с хрустом сжал торчащие вверх осколки когтями перчатки; он особенно выделил это «мы», с удовольствием повысил голос: – И всех переловили. И тех, кто покушался, и тех, кто их пытался эвакуировать, и тех, кто их готовился прятать. В группе двадцать три человека, пятнадцать мы взяли живыми, Лекс провел допрос.
Торчер отодвинулся подальше, нашел почти чистую тряпку и перемотал ладонь, покосился – Кел подобрался на шаг, оперся об жалобно скрипнувший стол и продолжил докладывать:
– Следы вывели на Эфрина Симонаса, держателя примерно трети местной логистики и хозяина западных шпилей. Я отправил туда войска…
– Ты идиот, – раптор обернулся, наконец, соизволив ответить.
– Прости, что?
– Идиот. Самонадеянное косоглазое дерьмо, не способное выполнить простейший приказ.
Торчер прошелся в сторону, нашел на своем столе край упаковки и зло швырнул мешавший ему металлический поднос – тонкая сталь жалобно ахнула.
– Симонас вне игры, потому что ведет дела с Черным Легионом напрямую. И, если бы ты раскрывал глаза пошире, может быть, ты бы заметил жирную рожу его сына на нашей барже. Они никогда не станут ссориться с хозяином из-за бляди. Семья Хайли, семья Магерти, семья Гир и клан Плацида Строителя – вот то, что я просил проверить и узнать, кто из них или они все скопом устроили бунт,  – монотонно объяснил он, возясь с чем-то на столе, стало видно с чем, когда раптор сел на пол, поймав иглой порт инъектора, вживленного в предплечье – ставил капельницу. – Я, блядь, сам с ними говорил, сам, вместо вас, тупого стада, нашел, кто может быть нелоялен Изабо, и дал очень короткий список. Какого хрена ты, не спрося разрешения, в первую очередь полез к тем, кто туда не вошел? Кел?

– Полтора десятка человек не могут лгать Лексу, – наконец, уже не столь громко и самоуверенно ответил тот, по-видимому, уже осознавая сделанную ошибку. – И от тебя за последние сутки было мало проку.

Неправильный ответ. Торчер снова прикрыл глаза, чувствуя холодок в руке и нетерпеливо дожидаясь, что вот-вот станет легче, но от глухой злобы только сильнее грохал пульс.

– Сейчас я прокапаюсь, и, если до этого времени ты не свалишь отсюда прибирать свое дерьмо, клянусь богами, я тебе что-нибудь сломаю, Кел, – негромко проговорил он, глубоко вздохнув через зубы.

– Не угрожай мне, Торчер.

Что-то новое прозвучало в этом ответе. Невысказанная, надежно упрятанная ярость, которая вот-вот прорвется наружу, потому что пламя можно спрятать лишь до поры; оно всегда проложит себе путь. И сейчас, в этот момент, воин вполне мог бы отбиться от древней дряхлой твари, которая с каких-то пор стала его полноправным хозяином. Мог бы покончить с этим совсем, привнеся еще больше хаоса в происходящее, но что-то все еще держало. Шанс неудачи. И что-то еще, чего он не мог увидеть и измерить.

– Закрой рот и пошел вон исправлять последствия своей тупости. Я тебя, сопляка, отучу пререкаться, – медленно произнес Торчер и не стоило обманываться ровным и будто бы спокойным тоном.

Но Кельманри Шиен без страха посмотрел в бешеные белые глаза раптора перед тем, как уйти. Если урок и будет преподан, то явно не сегодня.

Прошло уже четыре дня. Виви приходила ещё дважды, приносила что-то сладкое, кажется, пирожные или конфеты. Аканта не запомнила. Изабо вызывала её всего раз, и то, кажется, просто для того, чтобы Аканта стояла рядом, подливала фруктовую воду в бокал госпожи и слушала бесконечные речи советников, исполненные беспокойства. Оказывается, на леди было совершено покушение... а она умудрилась пропустить даже это.
Аканта злобно сбросила одеяло на пол. О чём бы она не думала, мысли всё равно, как назло, возвращались к празднику и тому, что на нём произошло. Оно уже случилось. Надо жить дальше, а не ныть. Но не ныть не получалось: любой взгляд в коридоре мог довести женщину почти до слёз, прикасаться к себе было противно даже в душе... кстати, о душе. Она не была в ванной уже сутки.
Аканта наскоро вымылась, расчесала спутанную гриву, безжалостно дёргая пряди расчёской. Уселась перед зеркальной дверью шкафа, как и была, в одном полотенце. На полу перед ней полукругом выстроились кисточка, гранёная баночка туши, коробка с серьгами... нет, её убрать, серьги она вчера подарила Виви, а коробочку забыла. Костяное колечко на серебряной прочной цепочке тоже заняло своё место. Можно начинать.
- Тебя больше не существует. Ты умер, ублюдок с нижних палуб. А если даже ты не умер, то приходи, и я убью тебя ещё раз.
Кисточка аккуратно прошлась по верхнему веку, под ресницами. У самого уголка рука Аканты дрогнула и женщина часто заморгала, смахивая тёмно-серую, смешанную с тушью слезу. Так ровно, как у Торчера, у неё не получалось.
- Вас тоже для меня скоро не будет существовать. Я переступлю через каждого из вас и пойду дальше. Вы не заслуживаете того, чтобы быть в моей памяти, похотливые мрази.
Внутренний голос с интонациями Мики попытался съязвить что-то о том, что Аканта была не против, но женщина рявкнула на него с такой яростью, что в голове мгновенно наступила гулкая тишина. Аканта торжествующе улыбнулась и подвела чёрным второй глаз.
- Я никому не буду доверять, и ничего не буду бояться. Когда-нибудь.
Она надела на шею цепочку, поправила прохладную кость между грудей и тщательно обтёрла кисточку, пряча её в пенал. Аканта понимала, что весь этот ритуал - просто самовнушение, и тем не менее, оно позволяло ей дожить до вечера, до момента, когда длинные косые тени подбирались к её кровати, заставляя снова и снова вгрызаться в себя, обвиняя себя во всём.
Женщина тяжело поднялась с колен, бросила мокрое полотенце прямо на пол и замерла перед шкафом, думая, что надеть. Когда она, наконец, остановилась на тёмно-сером шёлковом платье, закрывающем руки и шею, но оставляющем взгляду узкую полоску кожи вдоль спины, дверь за её спиной открылась.
- То, что я забыла закрыть дверь, не значит, что можно не стучать!
Разъярённая Аканта уже собралась устроить нерадивой служанке разнос, но то, что она увидела боковым зрением в приоткрытой дверце шкафа, заставило её замереть и только потом повернуться медленно, всем телом, прижимая к себе не до конца надетое платье. За дверью была опасность.
Он медленно опустился ниже, чтобы из-за двери видеть ее лицо, огромная тварь с керамитовой шкурой, сверкающей золотыми зубчатыми звёздами хаоса. Как в сказке, где зверь подступает к маленькому домику и заглядывает внутрь холодным оценивающим взглядом - кто там? Кто дрожит за хрупкой стеной?
Но иллюзия укрытия была обманчивой, опустившись ещё ниже, в едином слитном движении повернувшись боком, раптор прошел, не задев краев проема, словно перетек внутрь и уселся на пол, чтобы глазами оказаться наравне с отпрянувшей женщиной.
Эта их уловка - низко опуская голову, прятать лица, стала бесполезна.
- У тебя что-то произошло?
Даже если бы Аканта не увидела его отражение, она могла бы узнать Торчера по запаху: едва ощутимый приторно-медный запах от когтей, что-то, напоминающее мокрую псину - от волос, оказавшихся совсем близко от её лица. И варп-мускус. Проклятый, едва ощутимый аромат-воспоминание, который так естественно вплетался в его запах и даже сейчас вызывал желание прижаться щекой к открытой коже, несмотря на всё отвращение её рациональной части.
- Я нализалась варп-мускуса и меня изнасиловали шестеро незнакомых ублюдков. Или больше, - бесцветным голосом сказала Аканта, почти заглянув ему в глаза, но так и не став поднимать взгляд выше металлической пасти. - Я не знаю, насколько это входит в понятие "что-то произошло", для тебя.
Он никак не ответил, даже не пошевелился, словно раздумывал над сложной задачей, искал если не решение, то хотя бы понимание, что с этим делать. И на что это похоже. И как это изнутри. И не хотел ничего говорить и выдавать себя, потому что знал и помнил больше, чем ему самому хотелось бы.
В замешательстве раптор сдвинулся и убрался за спину Аканты, стоящей перед ним так, словно собралась от чего-то обороняться. Ему более чем хватало высоты потолка, чтобы подняться во весь рост, но он пригнулся, словно продолжал свою нелепую игру в чудовище, в движении теряя всякое сходство с человеком.
- Тебя не поранили? - спустя паузу поинтересовался бесцветный синтетический голос.
То, с какой плавностью это огромное создание перетекало с места на место, до сих пор завораживало Аканту. Даже сейчас, когда он оказался за её спиной. А когда он задал вопрос, ей на мгновение показалось... синтезатор голоса звучал так же ровно и мягко, дело было не в нём. И даже не в мнимом участии Торчера. Что-то шло для него не так.
- Немного. Микаэлла разобралась с последствиями, кроме естественных. Которые бывают в первый раз.
Если бы он повёл себя хоть немного иначе, Аканта не стала бы этого говорить. Она бы хотела только поскорее отделаться от раптора, получить новое задание и сделать всё, чтобы он оставил её в покое. Но не теперь. Торчер снова стал похожим на себя в больнице, когда они разговаривали, по-настоящему.
- Я думаю, что смогу не сойти с ума. Надеюсь. Ты ведь пришёл узнать, пригодна ли я ещё к тому, зачем меня сюда поставили?
- Ну и? Ты пригодна? - спустя ещё паузу воздух за плечом шевельнулся и, почти осязаемо, раптор навис сзади, словно монстр, поднявшийся на дыбы.
- Да. Хотя если у тебя другое мнение, и ты решишь свернуть мне шею, я не буду возражать, - Буднично сказала она. - Я не хочу умирать, просто пока не знаю как жить. Я же... я целовалась до этого дважды. В академии. И всё. И Лиго ещё... за руку его держала.
Она не выдержала. Голос сорвался, и Аканте пришлось резко запрокинуть голову, чтобы слёзы не потекли по щекам, размазывая тушь, смывая так тщательно нанесённую обережную черту. Теперь она вынужденно смотрела ему в лицо, видя раптора вниз головой. Шея, на которой женщина так и не успела застегнуть воротник платья, была почти приглашающе открыта. Хотя Аканта не питала иллюзий по поводу своей способности сопротивляться раптору, если тот и правда решит, что его инструмент пришёл в негодность.
Было что-то странное, что-то не то. Это был бы прекрасный повод посмеяться над своей глупой марионеткой, над наивной рабыней, столь жалкой в этот момент, но он не захотел. Вообще не хотел говорить и продолжать, отодвинулся назад и в сторону.
- Нет, не в этом дело.
И странные слова, непрошенно пробившиеся к голосу, странно произнесенные.
- Тогда я не понимаю, почему ты спрашивал, случилось ли со мной что-то. Для тебя ведь это всё ничего не значит. Вы лишены и желания и эмпатии. В конце концов, ты всегда был мужчиной.
Аканта пожала плечами, застёгивая, наконец, пуговицу сзади на шее, прикрывая шёлком полуобнажённую грудь и нагретое её телом кольцо. Её голос звучал ровно и спокойно, даже слишком. Только дрожащие пальцы, справившиеся с пуговицей только с третьей попытки, выдавали, что сейчас Аканта в истерике, перешедшей уже все мыслимые пределы, где боль можно было выплакать.
Поворачиваться к раптору снова женщина не стала. Всё время их знакомства она боялась на него посмотреть, а теперь сам Торчер вёл себя так, будто её взгляд обжигал ему лицо.
- Я знаю это, - всегда тихий, его голос неуловимо изменился, словно какие-то настройки скакнули, не в силах выразить неосознанное желание хозяина, переданное через нейроинтерфейс, словно он не мог и не хотел выразить и объяснить полностью, о каком знании шла речь, но не остановил вокализацию вовремя.
- Я знаю, что с тобой случилось. Я... много кем был.
Он прервался, замолчал, раздражённо пытаясь понять, почему вспомнил, и зачем ему это, и как теперь избавиться от мыслей о том, что он действительно знает, как это - оказаться на месте этой женщины. Не здесь. Тогда. Давно.
И звенящий смех с той стороны. Его память - долина пурпурного света, бесстыжие пейзаж, благословенный касанием чувства, которому не должно быть здесь места и которому нет имени.
- Ты их убил? Потом, когда... когда уже мог?
Аканта понимала, что лучше бы ей замолчать, и что Торчер вполне может и правда сломать ей шею просто за то, что она услышала то, что он сказал сейчас. Ему ведь было... больно? Страшно? Она знала, что плохо, но даже представить боялась - насколько. Впервые её собственная боль начала отступать перед невыразимой глубиной чужой.
"Я знаю это". Три простых слова, которые она ждала услышать от Виви, даже от госпожи, и которые произнёс тот, о ком она и подумать не могла.
- Можно, я на тебя посмотрю?
Аканта все-таки повернулась к раптору, опустив глаза в пол, рассматривая прожилки на камне. Без разрешения она не поднимала глаз. Чтобы не дерзить... или не испугать?
Торчер долго выдохнул, отворачиваясь.
- Нет. Мы воевали, вместе, и очень долго. Достаточно долго, чтобы изуродовать все, что у меня было. Но я не тронул их. Только когда узнал, что они погибли, показалось, будто кто-то отдал огромный долг за меня.
Продавив, переломив оцепенение, он нашел, что легко рассказывать и вспоминать о том немногом, что он мог вспомнить без помощи машины в его голове. Только этот возврат в прошлое не в виде отрешенного файла давит, обжигает отголосками стыда, ярости и собственного бессилия.
- Что ты хочешь увидеть?.. Смотри.
- Тебя.
Она не понимала, что говорит, зачем так бесстрашно смотрит в лицо раптора, на котором, как и всегда, ничего нельзя прочесть, почему стирает тыльной стороной ладони и без того размокшую тушь, будто бы размыкая границу и позволяя слезам течь.
- Я хочу увидеть тебя, Маркус Торчер. Запомнить как следует. То, что ты смог пережить то, что мне кажется концом. Что выжил, выбрался и стал собой.
Слова были чужими. Мир перевернулся. Она не могла не помнить, что перед ней чудовище, но как в апотекарионе, Аканте сейчас хотелось провести по его щеке, убирая снова упавшую на лицо прядь, кажется, ту самую, только отросшую. Разумеется, она не пошевелилась.
- Я рада это слышать. Что кто-то отомстил за тебя.
Аканта плакала, не ощущая этого. Слезы просто текли, без рыданий и всхлипов, она впервые за все эти дни не захлебывалась ими.
- Я надеюсь... тебе ещё не надоело вытаскивать меня из всякой дряни, - попыталась улыбнуться она дрожащими губами. - Если я... могу что-то сделать для тебя тоже, скажи? Я сделаю...
Она не понимает. Не представляет, о чем он сказал, что боялся вспоминать. Но она пытается, сверяя свой опыт с его. Сравнивает, содрогается от пережитого страха. Замерев, раптор размышлял, не зная наверняка, но с удовлетворением догадываясь, что все сделал правильно. И что он сам мог бы... Или не мог.
- Тогда смотри внимательно.
Он поднял ее руку и опустил пальцы на свой нагрудник, на рельефно выписанные извращённые картины, покрытые черной бликующей эмалью Легиона, но она не скрыла полумесяц, и ещё один, соединённые в священный знак.
- Господь мой Князь сделал меня тем, кто я есть. И я до конца буду следовать Его воле, чего бы Он от меня не захотел.
И он хотел сказать, объяснить, что не существует такой мести и нет такого воздаяния, чтобы загладить и исправить его судьбу, и что есть другие способы и другие пути жить дальше, но все это казалось слишком сложным для заплаканной маленькой женщины, жизнь которой - одно его движение руки.
- Если ты хочешь что-то сделать для меня - служи мне, - светлые глаза уставились в переносицу.
Её пальцы трогали керамит так осторожно и внимательно, как будто Аканта ослепла, глядя на раптора сейчас руками, как старая Шиегу. Каждый раз, когда она видела Торчера, происходило что-то, что выворачивало её душу наизнанку, сдирая все наивные обещания себе не чувствовать ничего, не верить и не поддаваться. Похоже, с этим оставалось только смириться и признать. Как и то, что ничего уже не отменить и не вернуть. И то, что она действительно, поначалу, хотела того, что с ней сделали - до того, как узнала, на что похожа реальность.
- Я буду служить.
Аканта потянулась к перчатке раптора, прижимающей её ладонь к нагруднику, и бережно коснулась её губами. Совсем не так, как на площади. Это было все, чем женщина могла выразить свои чувства. Возможно, единственное, что он бы смог принять.

Внутри дуги, ребром выступающим из огромной туши шпиля, тянулись лифты и площадки, тесные углы технических закоулков, а далеко внизу, там, где до земли было всего ничего, притаилась женщина, успевшая только выйти из лифта и увидеть, как страшные гости покидают Сфиро Реджис.
Сверху было видно, как они разделяются на два совершенно разных боевых звена, как, сами того не замечая, расходятся в разные стороны и свои идут за своими. В какой-то момент у выхода остались только двое, и их обоих Аканта узнавала даже со спины, но дальше произошло что-то странное. И страшное. В первый раз в жизни она увидела, как они сражаются, с какой скоростью Кельманри может сорвать с крепежа и активировать силовой меч и зачем Торчеру его громоздкая силовая перчатка, когти которой оделись статическими искрами, отражая выпад. Когда они играют, показываясь то в облике зверей, то почти людьми, они ленивы и в каждом движении сквозит что-то напоказ – не стоит угрожать смертным, чтобы вызывать страх на грани паники. Но с себе подобными действовали другие законы, иной способ беседы.
Раз за разом Кельманри наносил удары мечом, и каждого было более чем достаточно, чтобы отсечь противнику руку. Торчер ловил клинок на когти, ему было неудобно принимать, он разворачивался боком, крутился, потому что противник перекинул меч из правой руки в левую и бил с той стороны, где не было ни двойного наплечника, ни силовой перчатки. Три выпада, пять, шестой… пинок отбросил воина назад, раптор напрыгнул на него, просто уворачиваясь от меча, но удар кулаком по механической длинной лапе испортил атаку, Торчер приземлился сбоку, почти вплотную, замахнулся локтем – не попал, получил удар в голову и даже не пошатнулся.
Эта схватка могла бы быть красивой, если бы каждый не пытался каждым ударом убить противника. Когти, меч, крошки керамита под ногами… кто-то подошел сзади.
– А ведь они это всерьез.
Зрелище было действительно красивым и невыразимо ужасным одновременно. Аканта не понимала ничего: на её глазах свой напал на своего. Бой начался без малейшего предупреждения: вот они стояли рядом, а вот когти скрежещут о меч и глаз не может различить движений двух разъярённых существ.
Сзади раздался голос. Женщина резко развернулась, доставая нож... пальцы скользнули о парчовый корсет там, где уже несколько месяцев не висел никакой стропорез. Даже несмотря на безопасность шпиля, привычка въелась Аканте гораздо глубже, чем могло достать и вытравить сознание.
Только спустя долю секунды женщина поняла, что для того, чтобы посмотреть в лицо говорившему, ей придётся высоко задрать голову. Подошедший тоже не был человеком.
- Он же его убьёт!
Голос дрожал и не слушался, Аканта умоляюще заглянула в глаза стоявшему за ней астартес. Дазен вряд ли смог бы остановить хотя бы одного из них, не говоря уже об обоих, но он мог бы связаться по воксу с ушедшими, теми, страшными, уже вовсе не похожими на людей.
- Дазен, что делать?
– Сейчас не нужно ничего делать, – с удивительным безразличием астартес подошел ближе к стеклу, постоял, наблюдая за схваткой. – Да, они не сдерживаются. Но это у них уже не в первый раз.
Аканта невольно сделала полшага к нему. Несмотря на то, что их и сражающихся разделяло толстое звуконепроницаемое стекло, рядом с Дазеном казалось безопаснее и голова переставала так кружиться от едва сдерживаемого желания сбежать.
- Не в первый? Но ты же сам сказал, что они всерьёз! И у Кельманри есть все причины... - не став продолжать, она просто кивнула вверх и назад, напоминая о произошедшем в зале. Если поначалу Аканта наблюдала за унижением Шиена с мстительным удовольствием, то сейчас всё зашло слишком далеко. Кельманри был той ещё сволочью, но смерти ему женщина совсем не желала.
– Я думаю, ничего не случится. Он унижает Кела, Кел срывается, но, вроде, обычно все обходится. У них какая-то договоренность, или игра… а вообще я понятия не имею, зачем он это делает.
Дазен отвел взгляд, обернулся на свою собеседницу:
– Может, со стороны виднее?
- По-моему, это ужасно мерзко, - честно ответила Аканта. Отвратительность происходящего затмевала даже перспективу разозлить Дазена: всё-таки она говорила о его братьях. - Это похоже на... даже не знаю, как это описать.
В памяти Аканты промелькнуло что-то похожее. Школа, первые курсы академии, извращённая иерархия мальчишек, где сильнейший в классе выбирал кого-то послабее. Девочки у них менялись постоянно, а эта связь была прочнее любых романтических привязанностей. И, извращённо приятной для обоих. То, что происходило у неё на глазах, было несоизмеримо сложнее, существам, пытавшимся убить друг друга на улиц, были сотни, а то и тысячи лет - но смотреть на это было настолько же тошнотворно.
- Я не знаю, как объяснить это такому как ты, и чтобы никого не обидеть. Но мне кажется, Кельманри Торчера просто ненавидит. И именно поэтому в жизни от него не уйдёт и не откажется от унижений, драк и что у них там ещё.
– Слишком противоречиво, но, думаю, поэтому и правда.
Дазен замолчал, когда Кел пропустил удар и отшатнулся назад так быстро, как только смог – бронепластина нагрудника превратилась в месиво осколков. И раптор ломанулся следом, добить, уничтожить; в маневре, невероятно для астартес, он всем своим весом заскочил на противника, впиваясь всеми четырьмя конечностями в броню и оба рухнул на землю. Торчер держал играючи, просто навалился сверху, вбил в рокрит когти силовой перчатки, намертво заблокировав руку с мечом и коленом загородился от ударов в бок. Противник все еще пытался вырваться, встать, но, придавленный полутонной веса, даже при помощи силовой брони не мог сделать ничего. И тогда произошло самое, пожалуй, странное во всем этом поединке – Кельманри, словно не в силах совладать со сжигающей его яростью, ударил затылком о батарею брони, высящуюся за спиной, потом еще и еще. Если бы он не был в шлеме, то, наверное, раскроил бы себе череп.
– Ты слишком много на себя берешь, если считаешь, что хоть чем-то можешь нас обидеть. Только глупцов оскорбляют суждения, потому что они не способны их опровергнуть, – смотреть дальше он не стал, с неясным выражением осуждения или отвращения отвернулся от стекла: – Я спросил – ответь.
Когда Дазен отвёл глаза, Аканта почти с облегчением повернулась вслед за ним. Как будто ей требовалось разрешение для того, чтобы перестать смотреть.
- Сейчас попробую. Ты пытался в детстве причинить кому-то боль, чтобы получить её внимание? Дёрнуть за волосы или подставить подножку? Может, видел, как такое делали?
Женщина смутилась. Она и представить не могла, сколько Дазену лет, а уж то, что возвышавшийся над нею воин мог дёргать девочек за косы, и подавно.
- Теперь убери из этого любую романтику и оставь только взаимное внимание. Ненависть как любовь с обратным знаком. Которая за годы, которые вы живёте, стала намного сложнее детских драк. - Аканта путалась в словах, пытаясь объяснить невыразимое тому, кто и с обычными-то эмоциями был не в ладу. - Кельманри, наверное, очень ждёт моментов, когда сможет наброситься на Торчера. Потому что это... эмоции. Очень яркие. Ярче, чем влюблённость.
– Значит, этим он его и сломал. Кажется, я понимаю, о чем ты, – заметив, что Торчер встает, Дазен отшагнул от стекла и встал на фоне черной стены. – Правильно мне говорили держаться от него подальше. Выберемся через другой выход?
Яркие солнечные лучи почти не достигали подножия Сфиро Реджис, разбиваясь о бесчисленные затемнённые стёкла шпиля и окрестных строений, впитываясь стенами из серого камня и нагревая металл оставленных открытыми труб и балок. Но само осознание того, что полдень был лишь недавно, придавало Аканте уверенности. Это был совсем не тот город, в котором леди Изабель и Торчер устраивали праздник.
Дазен молчал, женщина тоже, наслаждаясь возможностью идти наравне хоть с кем-то, не держась услужливо за спиной или отставая на полшага, боясь покуситься на хрупкое самолюбие. Аканта понимала, что скорее всего, астартес молод только по их собственным меркам, а на самом деле годится ей в отцы, а может, и в деды. Возможно он, как и Кельманри Шиен, только притворялся, что испытывает хоть какие-то чувства, похожие на человеческие. Но даже если и так, Аканте нравилось играть в эту игру. В конце концов, её уже похищали, и приглашали на сладкое, но вместе этого не случалось ещё никогда.
- Мне кажется, что Торчер и со мной пытался проделать что-то подобное. Так что кто бы ни советовал тебе держаться от него подальше, был прав.
Молчание Дазена, похоже, нисколько не тяготило, и невежливым он его не находил. Так что женщина начала первой, осторожно прощупывая почву. Может, Кельманри и треплет языком как дышит, а учиться этому искусству ей самой никогда не поздно. Тем более, будучи при дворе.
- Не поделишься, кто тебе это сказал? Я бы тоже пришла к нему за советом, когда Торчер снова появится в момент, когда так нужен, и решит все мои проблемы, - улыбнулась Аканта. - И слёзы вытрет заодно. Сложно не купиться.
Она беззаботно отвернулась, разглядывая витрину, мимо которой они проходили. Улицы уже начинали светлеть, фонари горели через один. Они отошли достаточно далеко, чтобы тень Сфиро Реджис, косо падающая на этот сектор расходящихся лучами улиц, стала размываться безжалостным летним солнцем.
- На Гродеве его нет. Какая разница?
Едва ли не впервые Дазен внимательно посмотрел на неё. Женщина сделала вид, что её привлекла какая-то блестящая безделушка, кажется, колье, лежащее на бархатном возвышении под стеклом. Так было проще скрыть разочарование во взгляде, которое Дазену видеть было совсем не нужно. Ну конечно, так он всё и рассказал.
- Ты что-то хочешь там взять?
Аканта непонимающе повернула голову к астартес, только сейчас поняв, что остановилась. Она слишком огорчилась своей неудаче и сейчас своё поведение придётся чем-то оправдать.
- Да... подождёшь минутку? Я быстро, только узнаю сколько стоит, - сказала женщина тоном, которому уже успела обучиться у Виви. Только Виви им разговаривала, а в исполнении Аканты это звучало как смущённая попытка начинающей проститутки назвать себе цену.
Кляня себя на все корки, женщина заскочила в прохладный сумрак ювелирного магазина, где единственным источником света были чёрные тумбы, на которых лежали драгоценности. Такие, пожалуй, не зазорно было бы надеть и самой леди Гродевы.
Особо ни на что не надеясь, Аканта ткнула пальцем в первое попавшееся ожерелье, потоньше, покрытое тонкой пылью мельчайших кристалликов, обрамляющих сапфировую каплю.
- Добрый день. Не подскажете цену такого? - она почти виновато посмотрела на пожилого мужчину за стойкой, сухого и сгорбленного, отчего он казался не выше самой Аканты.
- Госпожа, как я могу назвать вам цену?! - сдержанно возмутился он, выходя в зал. Продавец - или владелец - был не только сгорбленным, но и хромым, припадая на левую ногу. Только руки у него обладали неприятной плавностью движений, наводя на мысли, что камни он умеет не только протирать, но и осторожно вынуть из чьего-нибудь кармана.
- Простите..? - а вот теперь возмутилась уже Аканта. Может, она и рабыня, но выглядит уж никак не похожей на нищенку, чтобы с ней даже говорить о покупке не стоило!
- Любое украшение я почту за честь преподнести вам в подарок, моя госпожа, - торжественно произнёс старик. - Вы позволите помочь вам с выбором? Чтобы не заставлять вашего спутника ждать.
Глаза продавца обшарили стоящую за витриной фигуру в силовой броне, выдавая его настоящие мотивы. Похоже, само присутствие астартес - особенно после той резни, что они устроили в городе - ставило местных в ситуацию "жизнь или кошелёк".
- Буду весьма признательна, - милостиво кивнула Аканта. Вряд ли старый ювелир слишком обеднеет от такого подарка. А чувствовать себя богатой содержанкой, вроде Виви и ей подобных, было даже приятно. И ещё забавно, потому что Дазен об этом даже не подозревал.

Через несколько минут женщина вышла, и россыпь изумрудов, оправленная в красное золото, сверкнула на в тусклом свете фонарей. Украшение было похоже на побег растения, обвившийся вокруг шеи Аканты. Увенчанный пятью жемчужными бутонами кончик спускался по ложбинке между ключиц, немного не доставая до выреза блузки.
- Мне идёт? - кокетливо заглянула ему в глаза Аканта, ещё не выйдя из роли "девочки". Озадаченное выражение лица Дазена того стоило.
- Мне нравится, - наконец ответил черноволосый астартес, решив в уме эту задачу. - Первое было слишком похоже на ошейник. Я не хочу, чтобы ты выглядела как рабыня.
Такое напоминание о её статусе мгновенно сбило игривое настроение, и теперь уже Аканта молчала, пока широкий бульвар, по которому они шли, не оказался полностью залит светом. Бульвар был пешеходным, как и большинство центральных улиц - весь транспорт носился высоко над их головами по воздуху или по ажурным эстакадам, откуда до поверхности не долетал даже шум. Иногда брусчатка под их ногами слабо содрогалась, когда по упрятанной в толщу земли транспортной артерии проносился грузовой состав.
Укрытые деревьями лавочки, тянувшиеся посреди бульвара, пустели на глазах. Завидев массивную фигуру в силовой броне, люди спешили убраться восвояси, независимо от их богатства или наглости. Это зрелище немного развлекло Аканту снова, так что, когда Дазен остановился перед высокой витражной дверью, она всё-таки посмотрела на него.
- Тут что, есть сладкое?
- Да, - уверенно ответил астартес. Ни вывески, ни каких-то других обозначений над дверью она не заметила. По запаху он, что ли, определил?
Дазену даже не пришлось пригибаться, входя внутрь. Аканта последовала за ним, надеясь, что это окажется кафе или на худой конец кондитерская лавка.
Полукруглое возвышение, залитое светом, только не красным, а тёплым, дневным, из-за спины. Полумрак зала, утопленного на глубину пяти ступеней. Это не могло быть то же место, они же шли совсем в другую сторону, как так могло случиться?!
- Дазен... я не могу.
Аканту трясло, ступени перед её глазами исчезли, превратившись в чёрный провал вентиляционной шахты, бездонную пропасть, куда она должна была шагнуть, где её ждало месиво из рук, ртов, тел, жаждущее разорвать её на части...
Астартес обернулся к ней с нижней ступени. Сейчас их лица были почти на одном уровне, и Аканта цеплялась глазами за его взгляд, тяжело и часто дыша.
- Это место очень похоже... на другое, где со мной... случилась большая неприятность. Дай мне руку, я не могу...
Женщина не смогла закончить даже второе предложение, но Дазен, похоже, понял всё правильно. Только руку так и не протянул.
- Если ты сейчас этого не сделаешь, то будешь бояться всю жизнь, - спокойно сказал он, так и не сдвинувшись с места. - Если ты согласна, выходи, поищем другое место.
Аканте казалось, что она стояла на краю первой ступени бесконечно долго, но прошло всего несколько секунд до того, как она осторожно, как будто и правда шла над пропастью, сделала шаг. И ещё один.
И ничего не случилось.
Когда страх немного разжал хватку, стало понятно, что это заведение совсем не похоже на то, что было у площади. Искусственного света внутри было гораздо больше, вместо тёмных глубоких кресел были плетёные стулья с подушками и ажурные столики из белого металла. Потолок был безвкусно расписан под небо с облаками, что было особо нелепо в полуподвале, но сейчас Аканта готова была простить и большее, лишь бы найти ещё с десяток отличий.
А ещё ни один из стульев не смог бы выдержать веса астартес в силовой броне. Всё рядом с ним казалось нелепым, игрушечным, как будто это не Дазен был больше необходимого, а всё вокруг было меньше.
За спиной Аканты тихо стукнула дверь. У кого-то из посетителей сдали нервы. Она едва не оглянулась назад, но вместо этого обвела взглядом оставшийся зал, пытаясь понять, где же им устроиться. Впрочем, Дазен решил этот вопрос сам, просто встав к барной стойке, столешница которой была ему как раз по росту. Бармен - юноша с хвостом выкрашенных в лимонно-жёлтый волос - резко побледнел но профессиональная выучка победила панику, и перед воином на стойке загорелись строчки меню. Закованная в броню рука прошлась по цветным буквам отмечая строчки. Парень кивнул и вернулся к своим бокалам, протирая их так тщательно, как будто астартес здесь не было, выбрав притвориться элементом мебели.
К моменту, когда Аканта умостилась на высоком стуле, где её туфли не доставали даже до гнутой металлической подножки, перед ней уже появился треугольный кусочек чёрного бисквита, политый чем-то тёмно-красным и пахнущим алкоголем и фруктами.
- Это достаточно сладкое?
Аканта уже открыла было рот, чтобы напомнить, что она и сама в состоянии себе что-то выбрать, но вовремя вспомнила, что имеет дело не с человеком. Она просила забрать её туда, где есть сладкое. Вот, забрал. Вот, сладкое. Наверняка, с точки зрения Дазена всё в порядке.
- Думаю, да. Спасибо.
Аканта поёрзала на стуле, но даже вытянув ноги как можно ниже, так и не смогла упереть их в подножку, вынужденно болтая ими, как ребёнок, которого усадили за взрослый стол.
- Кажется, теперь нам будет неудобно обоим, - улыбнулась она, пробуя кусочек торта и с интересом глядя, что же выбрал себе Дазен.
– До сих пор не могу привыкнуть, – над точно таким же тортом он рассматривал ложечку, кажущуюся в его руке нелепо игрушечной. – У тебя были сказки в детстве? Будто попал в ту, где человек оказался в вымышленном мире карликов.
- Мне нечасто разрешали читать сказки вне школьной литературы. Приходилось придумывать свои. Но такую я точно помню.
Аканта немного помолчала, глядя на то, как в перчатке брони смотрится серебряная ложечка, покрытая растительным орнаментом. Женщина пыталась решить, насколько уместен её вопрос, но всё-таки попробовала.
- А давно ты слушал сказки? Сколько тебе лет, Дазен?
Ответ она получила не сразу. Казалось, ему потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить.
– Примерно шестьдесят три, – он усмехнулся, косясь. – Не прожил даже первую жизнь.
Аканта почувствовала, что краснеет: мучительно, до самых ушей, почти в тон медно-рыжим волосам.
- Прости. Я не думала, что ты настолько меня старше...
Она уткнулась взглядом в столешницу, разглядывая выкрашенный под дерево пластик, ожидая, когда смущение немного схлынет. Но от нервозности, уже по поводу её внешнего вида, всё становилось только хуже.
- Ты наверное столько всего успел увидеть. Столько миров, событий... - несмотря на неловкость, женщина посмотрела на него с восторгом. То, что для самого Дазена было ещё юностью, было почти втрое больше всей жизни Аканты. - Торчер ведь постоянно спускается на планеты, когда это нужно. Ты давно с ним?
– В его звене, – после увиденного он с явной неохотой заговорил о своем командире. – И почти на каждом новом месте мы первые.
За их спинами то и дело раздавались тихие и осторожные шаги. Зал опустел быстрее, чем Аканта успела доесть своё лакомство. Кое-где на столах ещё стояли недопитые бокалы и не до конца опустевшие тарелки, с края стула в углу свешивалась забытая кем-то цветастая шаль, но уборщики так и не вышли в зал, чтобы привести его в порядок, звякая посудой за спиной у грозного гостя.
Аканта убрала за уши упавшие на лицо локоны и бережно, чтобы не размазать уже привычную черту на веках, смахнула волосы с ресниц.
- Да. В его звене, - послушно повторила женщина. - Я бы тоже не хотела иметь с ним много общего.
Она нагло провела по строчке меню, потребовав себе светло-оранжевый коктейль, едва ли не слаще, чем бисквит. Напиток был вкусным, но ещё приятней было осознание, что рядом с Дазеном можно брать что угодно, не прося разрешения и не думая о цене.
– Ты тоже? Сомневаюсь, – Дазен с усмешкой провел пальцем над веком. – Это у вас обоих. Что оно означает?
Женщина поняла, что умеет краснеть и сильнее. Она уже начинала забывать о чёрной краске вокруг глаз, начиная тревожиться только тогда, когда не чувствовала туши на веках. И сейчас её вполне искреннее признание прозвучало фальшиво.
- Когда Торчер нашёл меня, я заблудилась на нижних палубах, и мне пришлось делать много всякой дряни, чтобы выжить, - Аканта оттягивала момент признания, как только могла, но надолго её не хватило. - И я убила одного человека. Редкостную сволочь. Потом он снился мне, постоянно. Приходил ночами, подбирался всё ближе, хотел мести.
Самое постыдное и неприятное было позади, и закончила женщина уже гораздо спокойнее.
- Торчер понял, что со мной. Научил меня так красить глаза, чтобы мертвец - он назвал это рэйфом - меня не узнал и оставил в покое.
Она улыбнулась.
- Думаю, с его жизнью, у него гостей побольше. Как вообще так вышло, что ты попал в его звено? Хоть тебя и предупреждали держаться подальше?
– Дремучие суеверия. Нет, для тебя это, естественно, ты же просто человек, но… блядь, – пробормотал астартес, когда ее рассказ приблизился к концу. – К нему я не просился. Я добился места в нашем птичнике потому, что хочу стать охотником. Настоящим, а не как… Маркус.
- Настоящим? Как это? Вы ведь все разные.
Обижаться на "просто человека" было не время и не место, но Аканту до сих пор задевало такое отношение. От них всех. Кроме... ага, Торчера. Тот по крайней мере не произносил этого вслух.
- Маркус с протезами, Кельманри и ты похожи на людей, Азго черноглазый, другие совсем... ну... другие.
– Отчего это мы разные? – качнув головой, он, наконец, попробовал торт, судя по выражению лица, мало что понял во вкусе. – Мутации рапторов либо есть, либо их нет. И если их нет – ты существо второго сорта. Неприятно, но справедливо.
Аканта некоторое время просто сидела, осознавая услышанное. То есть, Маркус, несмотря на непререкаемый авторитет, был "ненастоящим" охотником. Слово Кельманри её не защитило, Дазен был крепко бит в первую их встречу... Наконец-то иерархия рапторов, бывшая для неё загадкой, начала выстраиваться. Кроме места в ней Торчера, которое казалось теперь ещё более неестественным.
- А много времени тебе нужно, чтобы стать таким, как ты хочешь?
Женщину передёргивало от одной мысли, что кто-то может мечтать о мутациях, но на выражении восторженного любопытства на её лице это не отразилось. Она ни капли не сомневалась сейчас, что Дазен достигнет того, чего хочет. По крайней мере, внешне.
Он качнул головой в ответ:
– Много.
- Прости.
Женщина почувствовала, что сказала что-то не то, и виновато опустила голову. Всё-таки по Дазену было проще угадывать какие-то эмоции, чем по тому же Кельманри. Хотя бы просто их наличие. И нужно было срочно менять тему.
- Мне неприятно это признавать, но Торчер мне очень помог, и при дворе тоже. Твоя помощь мне нравится гораздо больше, - хитро улыбнулась Аканта. - Зная, что ты меня "похитил", связываться со мной больше не станут. Побоятся, что прибегу жаловаться.
– Да, это забавно. Все, к чему здесь прикасаются астартес, становится священным. Теперь понимаешь, почему я хочу когда-нибудь стать как Лекс? Они полузвери-полусвятые. И то, и другое куда лучше того, что имеем ты или я.
- Нет, не понимаю, - покачала головой посерьёзневшая Аканта. - Может быть, это потому, что я человек, женщина и рабыня, для которой нету шансов стать кем-то ещё. Но мутации меняют не только тело. Нервная система, сознание, всё становится другим. Многое может просто отмереть. Даже если это части личности. Сколько себя ты готов отдать за то, чтобы стать охотником? И сколько отдал Лекс?
– А, это. Страх потерять свою самость… самый частый. Аканта, ты была ребенком и утратила это, переменилась до неузнаваемости, перестроила личность. Ты жалеешь? Боишься? Хочешь обратно?
- После того, как раненого Торчера привезли в апотекарион, я узнала, что могу питаться крысами, убивать людей и получать удовольствие от того, о чём было противно даже думать. У меня отобрали моё лицо, цвет волос и даже любимую работу. Я очень жалею, Дазен. И очень хочу обратно, но этого "обратно" больше не существует.
Женщина хмуро отставила опустевший бокал. К такому разговору не помешало бы и что-то покрепче.
– Я про то, что внутри, а не снаружи. Жизненный опыт бывает горьким, но эволюция личности – не то, о чем кто-либо сожалеет. Ты не станешь тосковать о вчерашнем дне только потому, что обесценилось то, что казалось важным или изменился взгляд на вещи. Я не слишком сложно говорю?
- Не слишком. Но тебе уже пришлось всё это пройти однажды, и стать другим. Может, со временем у меня получится лучше тебя понять.
Аканта запнулась и посмотрела на воина уже гораздо теплее.
- Хотя бы то, почему ты позвал меня пройтись. Это был один из лучших моих дней на Гродеве, если для тебя это что-то значит.
Дазен вдруг тоже покосился:
– Твои последние слова – это… выражение благодарности?
- Конечно, - удивлённо и медленно начала объяснять женщина. - Ты забрал меня гулять в город. Под твоей защитой, в безопасности. Почти подарил мне украшение, говорил на равных, накормил сладким. Спасибо тебе...
- Вас иногда сложно понимать, - кажется, Дазен смутился, что ему понадобилось разъяснение. - Я хотел сказать, пусть глаза тебя не обманывают. Я похож на человека, но мое восприятие иное - и событий, и действий, и слов. Это сложно.
Аканта кивнула, показывая, что поняла, а потом протянула руку: не для того, чтобы взять мгновенно наполненный снова бокал, а дальше, сжимая ладонь на холодных пластинах, покрывающих его руку.
- Сейчас будет ещё сложнее, - серьёзно предупредила она, внимательно глядя в лицо воину, изучая и запоминая реакцию. - Спасибо тебе, Дазен.
Пальцы женщины на мгновение переплелись с его, слегка оцарапавшись о керамит, и тут же убрались, так же осторожно, медленно, без резких движений. Как будто она решилась погладить хищника сквозь прутья клетки.
- Это был очень хороший день и я хочу его повторить. Может быть, мы сможем рассказать друг другу ещё что-то полезное.

Аканта с коротким поклоном вылетела за дверь, едва не поскользнувшись на крови. Безумная, отчаявшаяся, ведьма могла, наигравшись, превратить её в такое же месиво раздавленной плоти, как и несчастного Тарека. А сейчас та же участь могла ждать Торчера.
Больше всего ей хотелось броситься в храм. К убийственным шуточкам Флэя, в темноту, пахнущую зверем, металлом и смазки. Там были Дазен, Азго, Кельманри. Ненадёжная, но всё же защита от опасных капризов ведьмы. Но такое решение было бы глупым промедлением. У неё в комнате, надёжно спрятанная среди шёлка и кружева, лежала серая коробочка вокса. Кто-то из рабов Кельманри передал... может, тот, которого она видела при посадке. Аканта помнила только сальный взгляд на её теперь безукоризненную грудь и немытые светлые волосы. Он был больше заинтересован в её планах на вечер, чем в объяснении, как работает устройство, гораздо более сложное, чем простенькие одноканальные передатчики, которые были у них на барже.
Сопровождавшие охранники - она теперь всегда будет так ходить, или только к ведьме?! - шли, по мнению Аканты, слишком медленно, и она сама едва сдерживалась, чтобы их не подгонять. Несколько минут не сделают погоды: Торчер не появится здесь из ниоткуда. Возможно, это время даст ведьме немного остыть. Таких припадков ярости у её госпожи ещё не случалось, но те, что были, не длились слишком уж долго...
Добравшись, наконец, до комнаты, женщина выгребла на пол ворох кружевного белья, нащупав вокс. Как сами астартес с ним справляются?! Неужели их реакция позволяет возиться с таким даже в условиях боя, где счёт не на секунды, а на доли секунд? Общий канал включить оказалось легко. Правда, на нём было удивительно тихо, только иногда проскальзывали какие-то странные помехи: цоканье, щёлканье, тихий свист. Для того, чтобы понять, как переключиться на личный канал командира, Аканте понадобилось полторы минуты.
- Торчер? Торчер, это Аканта, ответь, пожалуйста. Это о ведьме и очень важно.
Ей пришлось позвать его по имени несколько раз. Когда отчаявшаяся женщина уже решила, что его вокс отключён и придётся-таки бежать в храм, коробочка в её руках ожила, произнеся его безэмоциональным голосом единственное слово:
- Что?
- Слава Силам... - выдохнула она в сторону, чтобы раптор не услышал. - Ночью убили жреца ведьмы, Матео Валанса. Я осматривала тело. Сейчас Изабо в истерике, говорит, что она без него нестабильна. Я не понимаю, что это значит, но она грозится убить всех в Шпиле и умереть сама. Ей нужен такой же как Матео, и срочно. Она ждёт тебя, приходи скорее.
Сказав всё самое важное, Аканта сделала короткий вдох, и продолжила уже тише.
- Она только что убила какого-то астартес. Торчер... пожалуйста, будь осторожнее.
Только отняв вокс от лица, женщина поняла, что раптор уже отключился. Она так и не узнала, слышал ли он последнюю фразу.

Торчер и впрямь не дослушал – не хватило терпения на обилие ненужных слов; пока Аканта договаривала в пустоту, он уже сменил канал, сорвался с крыши храма, на которой спал, отдал короткую и малопереводимую на человеческий язык команду и рванул вверх практически по вертикали, цепляясь когтями за голую стену шпиля. Когда вокс ожил недовольным ворчанием, смесью стрекота и позывных, произнесенных словами, раптор уже заскочил через открытую террассу внутрь здания и размашистыми шагами направился к лифтам. Люди привычно шарахались в стороны, освобождая ему дорогу. Кто-то замешкался и получил по лицу – совсем легонько, тыльной стороной руки, но этого оказалось достаточно, чтобы отлететь на несколько шагов. Сопроводив свое появление раздраженным рыком, раптор отвернулся от них и щелкнул когтем по сенсору, не считалось, ткнул еще, подержал руку. Вопрос, кого могла убить истеричная девка, оставался открытым. Девять имен молчали, никак не отозвавшись. На связь попытался выйти Кельманри, тут не отозвался он сам, особо рассказать было пока что нечего. Медленная машина поднималась вверх и Торчер не мог думать ни о проблемах ведьмы, ни о том, что будет делать, его интересовал только вопрос «кто?». Однако это промедление пошло на пользу, он немного остыл и отказался от идеи немедленно разыскивать ведьму и труп сородича, чтобы самому увидеть масштаб проблемы. Вместо этого он выудил из списка номер, с которого его вызвала Аканта и попытался вызвать ее – напрасно. По-видимому, никто так  и не удосужился научить ее пользоваться устройством. Плохо. К покоям ведьмы он приближался медленней и аккуратней, стараясь поменьше стучать металлическими лапами. Выходило скверно, но его появление все же стало неожиданностью для бледной и перепуганной женщины.
– Кого она убила? – с порога поинтересовался раптор, услышал шаги и, обернувшись на охрану, даже не стал рычать, только в беззвучии приоткрыл пасть, показав двойной ряд заостренных зубов, переступил, посмотрел на Аканту: – Ну?
- Тарека Тоссерана, - испуг занял у Аканты всего секунду. . Невозможо было прочесть эмоции по железной пасти, искусственным глазам или ровному механическому голосу, но Аканта уже начинала понимать, что поза Торчера и скорость его движений значат намного больше, чем то, на что привыкли полагаться люди. Как и то, что он поторопил её с ответом, даже не дав открыть рот, переключившись на свою скорость реакции. - Я не знаю, кто это.
– Ясно.
Почти без паузы он бросил Кельманри, неосознанно обернувшись назад и вниз, в ту сторону, где оставался занятый ими храм:
– Ведьма грохнула Тоссерана. Пойду, посмотрю, что от него осталось.
И поднял взгляд на стоящую перед ним и прячущую глаза женщину:
– Где она? Пошли.
От мысли, что ей придётся возвращаться в пропахшее кровью логово ведьмы, похожее на оплетённую корнями пещеру, у Аканты закружилась голова. Но раптор не спрашивал, готова ли она идти. Это был приказ, и женщина почти бегом направилась по коридору, полагаясь не столько на свою память, сколько на чутьё, родившееся в ней на нижних палубах. Взгляд почти не цеплялся за вазы, портьеры, выемки на лепнине, где прятались камеры, но Аканта всё равно видела их, идя по следу ведьмы как ищейка. Дважды они натыкались на патруль, и такие грозные раньше стражники вжимались в стены, чтобы Торчер не задел их и когтём.
- Вот... здесь.
Запыхавшаяся Аканта остановилась у двери - только сейчас в её памяти всплыло, как та на самом деле выглядела - и приложила ладонь к переговорному устройству.
- Госпожа. Я привела Торчера.
Когда дверь бесшумно открылась, запах перемолотой плоти накрыл Аканту тяжёлой волной и в голове у женщины помутилось. Сделав последний глубокий вдох чистого воздуха, она шагнула в полумрак следом за раптором, подавив детское желание безотчётно взять его за руку.
Торчеру понадобилось один раз обвести взглядом помещение, после чего он вошел, остановился около трупа и совершенно естественным движением наклонился, коснулся пальцами крови, слизнул, после чего поднял глаза на ведьму:
– Ну и нахрена ты это сделала? Не смогла удержаться?
Изабо оскалилась в ответ. Сгорбилась, сидя на своем широком ложе, словно собралась до последнего защищаться от взгляда или нет, не от взгляда, от слов.
– Я и с тобой то же самое сделаю. Найди их. Найди, наконец, и убей! Почему вы ничего не делаете?
– Я не обещал, что сделаю это. Я сказал – попробую, – раптор, казалось, не замечал нарастающей ярости и истеричности в тоне ведьмы, говорил нарочито спокойно и именно это раздражало ее все сильнее.
– Я сказала – найди! За кровь, которую ты и твои ублюдки лили здесь, заплати хоть этим. Никчемные твари.
В комнате ощутимо то ли повеяло прохладой, то ли от напряжения заискрил воздух. Торчер не дожидался того, к чему все шло. Он видел, как она это делает – неумело, опасно, выплескивая из себя злобу совершенно случайными вспышками силы. Это как если бы неловкая легкая женщина размахивала боевым молотом, даже саму себя рискуя покалечить неудобным оружием. Но он не ждал. Он просто подошел ближе и на ходу отстегнув перчатку, залепил ей пощечину, звонко и сильно, так, что Изабо только охнула, слетев на пол. Попыталась встать – он шагнул следом и ударил еще раз. Казалось, он ее убил, потому что ведьма так и осталась лежать на полу, но вдруг вздрогнули плечи – она плакала.
– Успокоилась? – он встал над ней, глядя сверху вниз. – Они тебя сожрут.
– Знаю… и пусть. Лучше так.
– Я бы мог тебя усыпить. Хочешь?
– Нет.
Она повернула голову, на половине лица краснотой отпечатался след широкой ладони, но страха в ее глазах было мало. Во всяком случае – не перед Торчером.
– Сделай с этим хоть что-нибудь, ты…
Раптор присел, лязгнув лапами и так же глядя сверху вниз, вздохнул, с тихим шипением выпустив воздух через фильтры.
– Могу их всех убить. Хочешь?
– Ты дурак.
– Это все, что я умею. Никто не вернет тебе Гродеву. Хочешь ее – возьми сама.
– Убирайся.
– Пальцем не шевельну, чтобы восстанавить твою гегемонию.
– Пошел вон!
Фыркнув, раптор встал и двинулся к выходу, жестом показал Аканте следовать за ним.
– Ты будешь гонять меня вверх-вниз из-за каждой истерики, которая у нее случается? – буркнул он, когда дверь закрылась за ними.
"Только когда это заканчивается трупом кого-то, похожего на наших."
Но вслух Аканта сказала совсем другое:
- Она приказала тебя привести. Мне бы не хотелось ослушаться её в таком состоянии. Что значит "нестабильна"?
Женщина шла за ним, прочь от убежища ведьмы, чувствуя, как рядом с Торчером сердце восстанавливает обычный ритм. Ведьма сейчас ужасно напоминала её саму, с истерикой из-за Лиго. Торчер, умница, снова всё сделал как надо...
- Она правда может сойти с ума и убить всех в шпиле?
– Да, может. – Торчер хотел отмахнуться от вопроса, но покосился и начал объяснять: – Принято считать, что псайкеры – это волшебники из сказок, творят заказанные чудеса по мановению пальца. В норме все так и происходит. Но если псайкер не владеет своими силами по какой-то причине, последствия могут быть непредсказуемы, а конец один – прорыв варпа. Зрелище… поучительное.
- Её может что-то стабилизировать? Седативные, снижением стресса, чем-то ещё? Пока найдётся новый Матео?
"...и тот, кто его убил, иначе этот поиск будет бессмысленным".
– Может. Болт в голову, – буркнул Торчер. – В Третьем Легионе почти не появлялось колдунов – знаешь, почему? Псайкер, если хочет долго жить, всю жизнь посвящает дисциплине и самоконтролю. Этой дуре не светит ни того, ни другого. Нет, я поговорю с Азго, как тут лучше… или нет. Азго тоже идиот.
Они дошли и раптор резко остановился перед лифтом, вынудив Аканту сделать два шага назад.
– Что, со мной пойдешь?
Аканта уже почти кивнула, остановившись, как вкопанная, не поняв, сарказм это был или предложение. Но воспользоваться им женщина всё-таки не решилась.
- Нет. Я попробую узнать, что тут к чему. Если получится, кого мне искать? Тебя? Или Кельманри?
– Хочешь этим заняться? – Торчер странно посмотрел; ему бы в голову не пришло поискать себе новых, обременительных занятий, но у смертных все ненормально. – Я тебе пришлю помощников, идет.
Шагнув в лифт, он злобно фыркнул и посмотрел на список из трех имен, который перекрыл собой поле зрения, потом вызвал всех троих, кто посмел не отозваться, когда вожак зовет. Слишком много свободы. Когда над их головами нет надежной низко нависшей крыши, они теряют головы и воображают себя свободными. Опасное заблуждение. Здесь все несвободны.