Часто алгоритмы, которым подчинена работа силовой брони, спасают жизнь ее обладателю, но изредка только доставляют больше проблем. В тот момент, когда Точрер отключился, ситуация была признана критической, и его подбодрила приличная доза стимуляторов, влитая в кровь. С одной стороны, он очнулся через считанные секунды, с другой – лучше бы этого не делал. Сердца прихватывало, их ритм вовсю сбоил, и каждый неверный пик на графике, рисующемся перед глазами, отзывался болезненным тупым тычком в грудине. Он почти не соображал, где находится и кто вокруг, да и вообще мало что соображал с температурой тела, подскочившей почти до смертельного уровня, только резко и отрывисто дышал, широко разинув пасть и свесив язык набок. Тут уж не до гордости, ему было как можно быстрее охладиться, чтобы не сдохнуть.

Когда все разошлись, оставив его в одиночестве, раптор вяло шевельнулся, приподнялся, обводя незнакомое ему помещение мутным взглядом, потом осторожно лег обратно на пол, повернувшись так, чтобы было видно дверь. Он пытался соображать, но мысли получались путанными и отрывистыми. Он помнил, что на него напал колдун, и он что что-то ему сделал, наверное, раз остался в живых. Но куда пропал ублюдок и кто вмешался, было непонятно. Напрягшись, Торчер сумел вспомнить нависшее над ним крайне задумчивое лицо того астартес, которому он не так давно отстрелил руку. Наверное, это он его и ударил, колдун без брони вряд ли смог бы даже подойти к раптору.

Он рассматривал груду какой-то мелочи, сметенную с полок, сломанный стеллаж – похоже, что он сам кричал, устроенный бардак крайне походил на последствия несильного акустического удара, но крови нигде не было, значит, он почему-то пожалел противника, не размазал по стене. Интересно, почему.

- Блядь... – Прохрипел Торчер, попытавшись встать. Ноги двигались как обычно, нормально, но вот его все равно повело в сторону и он неловко грохнулся набок, пытаясь отдышаться после попытки. Ему нужно бьыло еще немного времени, но его, как оказалось, не было вовсе. Мгновение спустя снизу вверх он уставился на... хозяина.

- А... – Отчетливо и слегка удивленно просипел он пересохшей глоткой.

Киршиан ответил ему хмурым взглядом сверху и неторопливо прошелся к опрокинутому стеллажу. Оружейная была не то чтобы совсем разгромлена, но и порядком здесь явно не пахло. С первого взгляда было очевидно, что произошла краткая потасовка. Благодаря рассказу Фаорлина, он уже знал, кто и зачем устроил здесь драку.

- А другое место для выяснений отношений выбрать не могли? – явно недовольным тоном вопросил он, оборачиваясь к Торчеру.

- Спроси у своего колдуна, ведь это он пытался меня убить, - прошелестел Торчер, проследив взглядом за собеседником.

- Встань, чего разлегся, - бросил ему Киршиан вместо того, чтобы выразить хоть каплю удивления.

- Мне и внизу хорошо. Ты что-то хотел? - Раптор прислонился виском к холодному краю наплечника и зажмурился от удовольствия; он по-прежнему представления не имел, зачем хозяин со своими прихвостнями сбежались сюда. В его представлении, в общем-то, ничего особого не случилось.

Фаорлин и Гуорф застыли около входа и ничем себя не проявляли, наблюдая за разворачивающимся диалогом. Никто из этих двоих еще ни разу не видел, как Киршиан разговаривает с Торчером. А тема эта, должно быть, была если не безумно интересной, то по крайней мере занимательной. Впрочем, Гуорфу все равно скоро стало скучно, и он снова начал переминаться с ноги на ногу. Ничего не происходило, никто никого не бил, и вообще скукотища.

Киршиан, не глядя на Торчера, зачем-то потрогал висящий на стене гладиус, рукоять которого была покрыта мелкой вязью каких-то неразборчивых символов. Потом прошелся туда-сюда по захламлденному помещению, высматривая что-то, но, очевидно, не найдя искомое, снова бросил холодный взгляд на Торчера. Разумеется, эта скотина не расскажет истинных причин, из-за чего произошла драка, поэтому Киршиан подумал, что следует выслушать еще и версию Хартуса.

- Так из-за чего Хартус на тебя напал? – сухо спросил он.

Раптор молча повернул к нему морду, проскрежетав подбородком по полу. Он словно размышлял над ответом, но, в конце концов, выдал:

- Наверное, он решил, что я его трахнул.

Раздражение и злоба за эту некрасивую и почти что удачную попытку его убить этим гнусным колдовством никуда не делась, и Торчер с удовольствием поделился своими соображениями, постаравшись, чтобы его ответ хорошо расслышали все трое.

Боковым зрением он заметил, что Фаорлин и второй безымянный легионер чуть шевельнулись, будто в инстинктивном желании шагнуть вперед, но все же не сдвинулись с места. Возможно, это мимолетное движение можно расценить как реакцию на столь ошеломительную новость. Только вот Киршиан, казалось, не впечатлился. Он, остановившись, продолжал смотреть сверху вниз на Торчера, а потом нарушил эффектную театральную паузу нетерпеливым вопросом:

- В каком смысле? Что это ты имеешь в виду?

Гуорф издал странный шелестящий звук, похожий на смешок, который он тут же, опомнившись, замаскировал под смачное отхаркивание и плевок куда-то в коридор. Киршиан лишь скользнул по нему равнодушным взглядом.

- Выебал его. Присунул. Изнасиловал, - ровно объяснил Торчер, приподнялся и попробовал сесть, подобрав под себя одну ногу и внимательно посмотрев хозяину в глаза.

В повисшей после этих слов тишине раздался отчетливый звук падения: Гуорф споткнулся о свой же топор, ранее оставленный у стены, и тот грохнулся на пол с немелодичным звоном. Однако Гуорф не стал его поднимать, а лишь замер, округлившимися глазами созерцая валяющегося на полу Торчера. Выражение его квадратного лица сейчас казалось даже глупее, чем обычно. Фаорлин внешне оставался спокоен и собран, как всегда, однако слова Торчера покоробили его самосознание даже больше, чем Гуорфа. На секунду обоим показалось, что Киршиан сейчас схватит первый попавшийся гладиус и отрежет Торчеру башку, но тот лишь усмехнулся и продолжил медленный обход оружейной.

- И что, ты действительно это сделал? – спросил он, не глядя на Торчера.

- Я не помню. - Солгал Торчер, дернулся от резкого звука и внимательно посмотрел в сторону незнакомого ему воина.

Нет, на самом деле прекрасно помнил, что не прикасался к Хартусу, который довольно скоро под действием его наркотика вообще утратил всякий человеческий облик. Но уязвленное самолюбие требовало мести.

Гуорф под взглядом Торчера не шелохнулся и стоял, оперевшись о металлический наличник двери. На его туповатом диком лице блуждала какая-то зловещая ухмылка.

- Ну и с чего бы Хартусу так думать? – донесся до Торчера очередной вопрос Киршиана.

Хозяин по-прежнему расхаживал неподалеку, вертя в руках чей-то помятый шлем.

- А то ж ты не видел, что с ним было. - Пробурчал Торчер, медленно подбирая под себя вторую ногу, подумал, покачался и медленно поднялся, словно не доверяя своему чувству равновесия.

Киршиан остановился и почувствовал, как в его голове зашевелилась неожиданная догадка. Он с предельной ясностью вспомнил бессвязное бормотание колдуна, в котором отчетливо прослеживался намек на имя «Торчер». Правда, тогда Киршиан не был намерен разбираться, что за чушь несет Хартус. Как оказалось, зря.

- Интересно, - протянул он, кладя шлем на стойку для доспехов. – И что же с ним такое было, о чем знаешь ты, но не знаю я?

- Он напробовался моих лекарств. - Раптор повернулся, посмотрел на стоящего в проходе Фаорлина, задумчиво перевел взгляд на свои когти.

- Каких еще лекарств? – вдруг рявкнул Киршиан, неожиданно потеряв терпение. – Что еще за шмаль ты притащил на корабль?

- Видимо, это была целиком и полностью инициатива Хартуса, - вдруг ввернул свой комментарий Фаорлин, нарушив условную договоренность не лезть в разговор.

Киршиан хмуро посмотрел на него, но нашел эту мысль здравой и добавил:

- Да, действительно. Не верится, что Хартус сам пришел к тебе за какими-то лекарствами. Он же из своей комнаты не вылезает.

Торчер медленно, терпеливо кивнул.

- Да, я сам к нему зашел познакомиться. - Пояснил он, словно недоумевал, как такое простое объяснение не пришло в голову прихвостню его хозяина. - Ты знал, что он сидит на анальгетиках?

- Я прекрасно осведомлен о том, что Хартус – законченный наркоман и кретин, - заверил его Киршиан. – Но это не значит, что следует предлагать ему какую-то новую наркоту. Что конкретно ты ему дал?

- Что с благословения моего бога получилось, то и дал. Я не из любителей выдумывать дурацкие названия, - буркнул раптор. - Ничего опасного, я и сам на этом сижу, не сдохнет твой полоумный годи.

Картина происходящего постепенно складывалась воедино. Значит, Торчер предложил Хартусу какой-то наркотик, который тот, разумеется, с энтузиазмом употребил внутрь. Но то ли дозу не рассчитал, то ли наркотик оказался сильным ядом, и Хартус едва не «сыграл в ящик», как говорят людишки. Что ж, видимо, решение изъять из логова Хартуса всю наркоту было правильным решением. Киршиан еще раз убедился в том, что чем меньше веществ принимает Хартус – тем лучше для всех, в том числе для самого колдуна. Получается, что колдун нажрался торчеровой наркоты, а не той, что Киршиан привез с имперской планеты.

Внезапно заинтересовавшись, Киршиан спросил:

- Слышь, Торчер, а ты знаешь, что такое метамизол натрия?

- Знаю, - тот сделал неопределенное движение, будто пожал плечами, посмотрел на Киршиана, словно прикидывая, какое определение выбрать, и остановился на самом простом: - Обезболивающее.

- Да неужели? – фыркнул Киршиан, явно не поверив. – А может, это еще одна наркота типа той, которую ты дал Хартусу?

- Зачем мне тебе лгать? Ты можешь проверить и сам. - Светлые глаза вновь уперлись в переносицу Повелителя Ночи; неясно, о чем думал раптор, но его явно удивляло это подозрение, с которым отнеслись к его словам. Он редко когда лгал, и почти никогда не делал этого перед хозяевами. Некое непрекословное правило, закон, с которым он жил, не задумываясь о его правильности.

Киршиан в овтет немигающим взглядом смотрел на Торчера, держась на безопасном расстоянии и прикидывая, как поступить. Даже если этот мутный тип бессовестно врет, то вытрясти из него правду получится только пытками. На мгновение представив, как он лично сдирает кожу с морды Торчера, Киршиан внутренне поежился и решил, что не станет этим заниматься. По крайней мере, лично. Было во всем этом что-то невообразимо омерзительое, с чем не хотелось иметь дело. Впрочем, связываться с Торчером ради Хартуса было еще омерзительнее. Два наркомана не поделили наркоту – что может быть прозаичнее и банальнее? Так или иначе, но происшествие явно не было критичным. Хартус скоро будет жив и здоров и после всего, что с ним случилось, вряд ли захочет продолжения истории. Киршиан искренне надеялся, что на этом все и закончится. Правда, ему совсем не нравилось, что его корабль постепенно превращается в наркоманский притон. И если Хартуса, который вел себя тихо и скромно, он еще готов был терпеть, то свободно разгуливающий где попало Торчер и предлагающий всем различные психотропные вещества – это явно перебор.

- В любом случае, я запрещаю тебе давать Хартусу и еще кому-либо твою долбанную наркоту! – наконец сказал он. – Жри ее сам сколько влезет, но так, чтобы я этого не видел. И никакой торговли и распространения наркотиков на моем корабле. Все понятно?

- Как скажешь, - раптор медленно качнул головой, опустил взгляд и подошел на несколько шагов. В каком бы состоянии он ни был, движение все равно выходило у него плавным и очень быстрым, кажется, нужно было только моргнуть, чтобы обнаружить бронированную тушу стоящей почти вплотную.

- Но Хартусу скоро понадобится еще, - негромко произнес он. - Скоро он будет сам искать меня... хочешь сделать это сам? Теперь этот ублюдок станет совсем послушным, я все хорошо сделал.

Неестественное тепло вырвалось из приоткрытой пасти, и раптор присел на пол, все так же глядя на хозяина снизу вверх, и, кажется, на его физиономии было написано нескрываемое самодовольство.

-Что ты имеешь в виду? Хочешь сказать, что у Хартуса появится зависимость от твоей наркоты? – холодно поинтересовался Киршиан, рассеянно хватая со стенной стойки первую попавшуюся вещь - короткий кинжал с зазубренным лезвием. Он начал бездумно вертеть в руках кинжал, едва ли сам осознавая, что делает. Казалось, он нервничал и от этого не мог спокойно стоять на месте.

- Конечно появится.

Вскинувшись, он наблюдал за движением оружия в руках хозяина, но не собирался уходить.

- И что будет, если Хартус не примет дозу? – спросил Киршиан, не проявляя особого интереса. – Помучается пару ночей и оклемается, не так ли?

- Может быть, я сам пару раз это переносил. Но зачем? - раптор фыркнул, внимательно рассмотрел свои когти и, перевернув лапу, увидел следы крови на перчатке.

- Может, потому что… это… - Киршиан вдруг запнулся, мучительно подбирая подходящее словосочетание, чтобы дать емкую характеритику психотропным веществам. Вдруг он швырнул кинжал на стойку и выпалил: - Потому что от наркоты тупеют! Я не хочу, чтобы единственный колдун на этом корабле страдал провалами в памяти и валялся в отключке, когда требуется его участие! Так понятнее?

- Зато он хотя бы будет слушаться того, кто кормит его лекарствами, - фыркнул раптор. - А то я не заметил за ним особого трепета перед командованием.

«Неудивительно, - подумал Киршиан. – Этот урод Хартус наверняка не упустил случая сказать, что он окружен идиотами».

Тем не менее, он ответил, не подав виду, что его как-то задел намек Торчера:

- Хартус и без твоих долбанных лекарств сделал бы все, что я скажу. А теперь я не уверен, что он не сдохнет от этих веществ. Знаешь, - казалось, Киршиан задумался, но после он вдруг нехорошо ухмыльнулся. – Я бы не хотел, чтобы Хартус стал таким же, как ты. Если ты – законченный наркоман, то это многое объясняет.

Он снова рассеянно стал перекладывать какие-то детали доспехов и оружия на стойках, не глядя на Торчера.

Тем временем Фаорлину надоело, что Гуорф нетерпеливо мнется позади него и шумно фыркает. Когда вокруг не происходило ничего интересного, Гуорф быстро начинал скучать и постепенно выходить из себя. Фаорлин хотел уже сказать ему, чтобы убирался восвояси, но решил, что это будет опрометчивым шагом. Если Торчер неожиданно повернет разговор в сторону рукопашной, лишняя помощь не помешает.

Но ситуация разрешилась сама собой и весьма неожиданно.

- Ладно, проваливай отсюда, - вдруг резко сказал Киршиан, оборачиваясь к Торчеру, который даже не успел дать какой-нибудь ответ. – Все ясно. И чтоб я тебя не видел до конца ночи.

Раптор качнул головой, будто соглашаясь и, покачиваясь, двинулся к выходу, остановился, подождать, пока торчащие у выхода освободят ему дорогу, и, пристально глянув Фаорлину в лицо, вышел. Он его раздражал, а тепеть стал раздражать еще сильнее.

Когда Торчер скрылся из виду, Киршиан бесцельно пнул подвернувшуюся на пути табуретку и посмотрел на Фаорлина. Тот ничего не сказал, ожидая, что брат заговорит первым. Неловкую паузу прервал Гуорф, который уже просто изнемогал от безделья. А для него бездельем было все, что не касалось драки.

- Я могу проследить за ним, если пожелаете, повелитель, - прогнусавил он, потирая руки.

- Да хрен с ним, - буркнул в ответ Киршиан. – Никуда он не денется. Гуорф, ты можешь быть свободен.

Хартус очнулся в пустом апотекарионе. То есть, в почти пустом, однако шуршащие какими-то бумажками смертные были не в счет. Пара секунд ушли на осознание своего местоположения, после чего Хартус так и подпрыгнул на жесткой койке, заставив смертных слуг вздрогнуть и склониться в поклонах. Но ему было плевать на эти жалкие действия. Хартус чувствовал себя прекрасно и вовсе не собирался разлеживаться здесь, как безнадежно больной.

Он посидел немного, нахмурившись и вспоминая события, вследствие которых он оказался здесь. Вроде бы он собирался поджарить Торчера, как курицу гриль, но тут вмешался этот идиот Гуорф и стал распускать кулаки направо и налево. Это было типичное поведение Гуорфа, и Хартус сделал себе мысленную пометку сделать из этого осла хорошо прожаренную отбивную при первой удобной возможности.

Прислушиваясь к ощущениям своего тела, он пришел к выводу, что полностью здоров. Проведя рукой по волосам, он почувствовал некоторую болезненность в области макушки и даже нащупал небольшую шишку. Будь трижды проклят этот придурок Гуорф! А вместе с ним и Торчер. Злобно засопев, Хартус встал и, решительно отодвинув с дороги дежурного санитара, направился в коридор. Его первой мыслью было вернуться в оружейную и надрать Торчеру задницу повторно, однако он подумал, что вряд ли раптор все еще сидит там и дожидается продолжения банкета. Вполне вероятно, что туда уже наведался Киршиан, иначе как еще Хартус оказался бы в апотекарионе? Гуорф вряд ли притащил бы его сюда по собственной инициативе, если это вообще его рук дело. Так или иначе, Хартус полагал, что некоторое время стоит посидеть у себя и не высовываться. С Торчером он еще успеет расквитаться за хамское поведение.

Оказавшись на пороге комнаты для медитаций и застав своих рабов за надраиванием пола, Хартус разозлился и решительно выпроводил всех вон. Но недалеко, ибо, заметив отсутствие ковра, он схватил за шиворот одного из них и принялся трясти, строго выспрашивая причины такой задержки. Прислужник сбивчиво пробормотал что-то о том, что ковер невозможно достать из мусоросборника, ибо он слишком большой и тяжелый.

- Ага, как выкинуть – так запросто, а как назад достать – так слишком тяжелый?! – рыкнул на него Хартус. – Дерьмо варпа! Какой именно контейнер? Отвечай, ты, сученок!

Десять минут спустя, расхаживая по своим опустевшим покоям в самом скверном расположении духа, Хартус размышлял о том, что если хочешь что-то сделать хорошо – сделай это сам. Он был зол на своих прислужников, однако краешком сознания понимал, что винить во всем следует Торчера и Киршиана. Первый притащил ему какой-то новый наркотик, от которого Хартус провалялся несколько суток в коме, а Киршиан, этот самодовольный ублюдок, решил, что может смело распоряжаться чужим имуществом. Ничего, эти двое еще будут молить его о пощаде…

Смакуя сладкие мысли о мести, Хартус понял, что у него не остается выбора, кроме как самому спуститься в контейнер и достать злополучный ковер. Он выскочил в коридор и направился на одну из нижних палуб. Стараясь ступать как можно более осторожно, чтобы не привлечь к себе ненужное внимание, Хартус изящной тенью проскользнул в грязный темный коридор и замер перед широким люком в стене, который легко открывался, если потянуть крышку на себя и вверх.

Оглядевшись по сторонам и никого не обнаружив, Хартус осторожно приоткрыл люк и заглянул внутрь. Снизу на него пахнуло сыростью, холодом и откровенной тухлятиной, однако запахи его мало интересовали. В мусоросборнике царила такая кромешная тьма, что даже Повелитель Ночи не мог ничего разглядеть. Хартус слышал рассказы о том, что на родной планете примарха Кёрза, Нострамо Квинтус, всегда было сумрачно, поэтому легионеры Повелителей Ночи прекрасно видели в темноте. Но даже на мрачной планете Нострамо Квинтус существовал некий рассеянный свет от неба и, наверное, уличного освещения. В отстойнике же, лишенном вообще каких-либо источников света, было темно, как…

- Как в заднице, - прошептал Хартус, вглядываясь в беспросветный мрак.

Хорошо, что он догадался захватить с собой маленький фонарик, отобранный у одного из прислужников. Этот фонарик был не больше его мизинца, поэтому Хартус сунул его в зубы, чтобы случайно не уронить. После этого, вздохнув, нехотя полез в люк. Цепляясь за маленькие для его размеров скобы с внутренней стороны мусоросборника, покрытые влажным конденсатом, он сосредоточенно спускался вниз, стараясь не сорваться. Когда его голые ступни коснулись чего-то мокрого и хлюпкого внизу, Хартус искренне пожалел, что не одел ботинки.

Вообще-то, по идее, мусоросборники на корабле были когда-то предназначены для различных видов мусора (органического, промышленного, пластикового и, допустим, даже радиоактивного), но сейчас, как  и много лет ранее, туда без разбору сбрасывали что попало. Оказавшись на более-менее устойчивой поверхности, Хартус отпустил скобы и, вынув изо рта фонарик, осветил внутренности огромного контейнера. Так и есть: сломанная мебель соседствовала с вонючими мешками, явно наполненными какими-то органическими отходами с кухни, неподалеку валяются какие-то мокрые тряпки, а у себя под ногами Хартус с отвращением обнаружил что-то липкое, выглядевшее так, будто кто-то выбросил сюда вчерашнюю кукурузную кашу. Он поспешно отпрыгнул в более сухое и относительно безопасное место – на какую-то смятую картонную коробку.

Контейнер изнутри был похож на огромную беспорядочную свалку. Это было большое кубическое пространство размером с зал для военных советов (ну ладно, чуть поменьше), заваленный хламом различной давности. Вонь стояла прямо-таки невыносимая, и Хартус еще раз пожалел, что не облачился в полный боевой комплект. Впрочем, в броне он бы не пролез через отверстие люка. Стараясь не думать о том, какая живность могла завестись в этой помойке, он в голубоватом свете маленького фонарика осматривал груды мусора, выискивая заветный сверток, который наверняка не спрятан слишком глубоко. Ведь его выбросили всего несколько часов назад и не должны были завалить мусором.

Наконец ему повезло – он заметил торчащий из-под каких-то ящиков кусок ворсистой материи. Чуть не взвизгнув от счастья, Хартус, позабыв об отвращении, упал на колени в кучу каких-то вонючих мешков и принялся раскидывать валяющийся тут и там мусор, освобождая из-под завалов свой драгоценный ковер. Наконец он, кряхтя от напряжения, вытащил тяжелый и насквозь промокший сверток, пропахший местными ароматами. Однако Хартусу было на это плевать. Стряхнув со свертка мелкий мусор, он взвалил его на плечо и, осторожно ступая по мусорным завалам, двинулся к шаткой стенной лестнице, состоящей из древних металлических скоб. Пока он сомневался, выдержат ли скобы его вес с ковром, как сверху послышался скрип открываемого люка и, едва Хартус успел выключить фонарик, на него незамедлительно обрушилась лавина каких-то банок, жестянок и овощных очистков. Не иначе как последний привет с кухни.

Не удержав равновесие, Хартус повалился на кучи мусора и вскоре был частично засыпан потоком хлама. Когда люк наверху со скрипом закрылся, неудачливый колдун, ворча различные проклятия, выбрался из-под завалов, таща на себе тяжеленный ковер. Он тут же возненавидел и Торчера, из-за которого он здесь оказался, и ничтожество, только что засыпавшее его мусором, и заодно весь корабль. Бормоча сквозь зубы ругательства, Хартус, с ковром на левом плече и с фонариком в зубах, медленно и терпеливо полез наверх. Это был долгий и сложный подъем, несколько раз он едва не сорвался вниз, несколько раз скобы жалобно скрипели… но в итоге он все-таки, обливаясь потом и капая кислотной слюной, все-таки добрался до края люка и зацепился за него обеими руками. Скинув на пол промокший и вдвое отяжелевший ковер, он кубарем выкатился из лука и распластался посреди коридора, тяжело дыша и отдуваясь. Проклятый ковер, казалось, весил пару тонн, а неудобный подъем только усилил это впечатление.

К сожалению, безымянное ничтожество, выбравшее самое неудачное время для выноса мусора, бесследно исчезло, и Хартусу не на кого было выместить свою злость. Хотя, конечно, оно к лучшему: зато никто не увидел его вылезающим из мусоросборника с ковром на плече. Меньше поводов для слухов. Все еще отчаянно ругаясь, колдун наконец поднялся и, снова взвалив себе на плечо ковер (тащить его по полу он не хотел, чтобы не оставить за собой вонючий мокрый след), поплелся в душевую, намереваясь снова занять ее часа на четыре.

На этот раз в душевой никого не было, и темное сырое помещение, отделанное холодной каменной плиткой, казалось древней пещерой, в которой гулко отзывались эхом шаги Хартуса. Заперев за собой дверь, он включил горячую воду и старательно раскатал свой драгоценный сверток на полу. Оба его сердца бешено затрепетали, когда он увидел знакомый растительный орнамент поверх красного ворса, ныне тусклого и потемневшего. Едва его пальцы ощутили хлынувшую на ворс воду, как понял – его ожидают четыре часа медитации. Это было намного лучше, чем наркотики, ибо это была реальность. Та реальность, которая ныне жила лишь в его воспоминаниях.

Закрыв глаза, Хартус водил руками по лицевой стороне ковра, смывая с него грязь и вонь мусоросборника. Натуральный шерстяной ворс очень быстро пропитался водой, и Хартус залез на него, опустившись на колени и внимательно рассматривая под своими руками центральный рисунок, где растительный орнамент сходился изящной розеткой, в центре которой был изображен прекрасный дворец. Хартус знал, что дворец – не вымысел неизвестного мастера, а та реальность, что будет вечно жить в его памяти. Священный город Дейр-эль-Бахри, оазис посреди величественной пустыни. В этом дворце, сердце прекрасного города, прошло его детство и началась заря юности. Хартус, тогда еще всего лишь горделивый и заносчивый принц Мехмет, помнил утопающие в роскоши жилые помещения дворца, шумные торговые улицы города, непередаваемый аромат жарких песков пустыни… Он мог бы остаться там, среди прекрасных черноволосых женщин и изысканных слуг-евнухов, править этими людьми после смерти его отца, он мог бы сделать этот город еще более процветающим и великим.

Но Мехмет был слишком молод, чтобы почувствовать таящуюся у него за спиной опасность. Не прошло и пары дней с тех пор, как отец-султан был предательски заколот в собственной постели, а Мехмет уже оказался в грязном трюме корабля пиратов, связанный по рукам и ногам и навсегда лишенный возможности вернуться домой. Дальнейшую его судьбу проследить несложно – через несколько лет бывший принц оказался в числе подопытных юнцов в апотекарионе Ацербуса. Судьба пиратов была еще более плачевна. Что стало с его матерью и многочисленными братьями, он так никогда и не узнал. Позже, повзрослев и познав жизнь, Хартус догадался, что обязан этим поворотом судьбы своему старшему брату Ибрагиму, который, опасаясь конкуренции за власть, решил расправиться со всеми претендентами первым. Возможно, покушение на отца было его рук дело, кто теперь знает… И все же Хартус не испытывал ненависти по отношению к брату, также как и грусти по поводу кончины отца. Может, он сам убил бы и отца, и всех братьев, когда повзрослел. Все, что ему осталось – лишь легкая грусть по той приятной жизни, что он потерял.

Деронтар Фаорлин в мрачном молчании шел по темным коридорам корабля, изредка царапая стены наплечниками, на которых были намалеваны полустершиеся символы Восьмого легиона. Он был без шлема, отчего его голова казалась непропорционально маленькой относительно остального тела. Плотно сжав тонкие губы, Фаорлин о чем-то напряженно размышлял, едва ли замечая, когда ему навстречу попадались редкие слуги, жмущиеся по стенам.
Он все еще не был уверен, что правильно закончил неловкий разговор с Киршианом. Возможно, тот хотел ему что-то сказать, чем-то поделиться, но Фаорлин решительно отверг эти попытки, не желая, чтобы разговор перекинулся на него самого. У Фаорлина, как и у любого другого Повелителя Ночи на этом корабле, были свои тайны из прошлого, которые он не хотел ни с кем обсуждать. По правде говоря, ему хватало ума никогда не лезть в лидеры, чтобы эти самые тайны не выплыли наружу. Фар никогда не осуждал Киршиана за его решения, практически никогда не спорил и давал довольно размытые советы, уходя таким образом от ответственности. Фар прекрасно умел добиваться своего, действуя из тени чужими руками. Последние пару столетий он превосходно справлялся со своей ролью наблюдателя. Киршиан, несомненно, был неглуп и в меру решителен, но Фаорлин снисходительно считал, что, как Повелителю Ночи, ему не хватало… дальновидности и твердости характера.
Фаорлин знал о Киршиане практически все – из того, что необходимо для его собственной игры, однако кое-что все же оставалось загадкой. Например, сложные отношения Киршиана и Рафала Тенверда. Грубый развязный Рафик кого угодно мог вывести из себя, однако Киршиан отчего-то терпел его закидоны и вроде бы даже не собирался ничего с этим делать. Или Торчер – Фаорлину тоже было непонятно, зачем Киршиан притащил этого полоумного раптора на корабль, будто забот было мало. Однажды он заглянул в логово Торчера и своими глазами увидел ряды инкубационных капсул, а потому довольно быстро догадался о планах Киршиана, но все же Торчер не единственный, кто мог бы взять на себя ответственность за выращивание искусственных Астартес. Фаорлин не мог взять в толк, зачем Киршиан все еще держит раптора при себе. И если польза колдуна еще была хоть чем-то оправдана, то такие персонажи как Тенверд, Торчер и Менкхор, по мнению Фаорлина, были здесь явно лишними.
Фаорлин никогда не рвался в командование, отлично понимая, что командиры мелкого пошиба долго не живут. В банде Ацербуса он видел многое, отчего простые смертные сошли бы с ума. Он лучше Киршиана знал мощь и величие Губительных Сил, он знал, чего стоят души смертных, он понимал цену, которую в итоге им всем придется заплатить за выживание. Губительные Силы никогда не станут союзниками Киршиана, ибо ему нечего дать взамен. Поэтому рано или поздно Хаос попросту поглотит их всех, одного за другим. Единственным выходом из мрачного будущего Фаорлин видел лишь временное отступление. Отсидеться на какой-нибудь далекой планете, наладить собственное производство, построить фабрики, базы, корабли… Подчинить себе сначала одну звездную систему, затем вторую, третью… Это будет долгий и сложный процесс, который в итоге окупится сполна, когда Восьмой легион воссоединится вновь под началом одного-единственного лидера. Это будет самая могучая империя в истории человечества. У Фаорлина уже была заготовлена роль для себя в этом сценарии. Роль Киршиана пока оставалась под вопросом.
Однако Киршиан не желал ничего слушать по этому поводу. Возможно, он понимал всю бесперспективность существования на побегушках у Корсаров, однако ему не хватало решимости все бросить и начать новую жизнь. Фаорлин подозревал, что это был всего лишь обычный человеческий страх потерять то, что он имел на настоящий момент. Он бы дал Киршиану почитать одну древнюю терранскую повесть, но… Разумеется, Киршиан не станет читать никакие повести. Несомненно, читать он умеет, но не видит смысла тратить свое время на книги. Должно быть, он вообще искренне не понимает, зачем нужны книги.
Когда Фаорлин вернулся в Стратегиум после осмотра Хартуса, то заметил, что его инфопланшет лежит не там, где он его оставил. То есть, на том же терминале, но слегка сдвинут, будто его кто-то брал на некоторое время. Смертные офицеры вряд ли осмелились бы прикоснуться к личной вещи заместителя командующего, поэтому единственный, кто мог тронуть планшет, был Киршиан. Фаорлин знал, что, перед тем как Тара и Нел позвали его вниз поглазеть на трупы, он читал один забавный текст, чудом сохранившийся в имперских архивах из времен, навеки потонувших во тьме истории. Фаорлин даже не потрудился закрыть файл, уверенный, что никто не полезет копаться в его планшете. И все же Киршиан явно копался и даже не удосужился положить планшет точно на место. Обладающий абсолютной точностью зрительного восприятия Фаорлин автоматически отметил, что планшет сдвинут, а страница чуть пролистана вперед. Это навело его на мысль, что Киршиан копался в его личных файлах. И пусть там не было ничего компрометирующего, все равно Фаорлин почувствовал раздражение. Он терпеть не мог, когда кто-то пытается влезть ему в душу. А копание в своем инфопланшете он именно так и воспринимал.
Тем не менее, Киршиан ни словом не обмолвился о том, что он там увидел. Ничего не понял на высоком готике? Вполне вероятно, хотя, должно быть, ему хватило мозгов, чтобы понять, что Фаорлин почитывает имперскую прозу, находясь при исполнении. Какие выводы он из этого сделал – никто не мог знать. Фаорлин даже предположить не мог, что думает Киршиан по этому поводу. Самым лучшим вариантом будет, если он просто выбросит этот пустяк из головы.
От невеселых мыслей Фаорлина отвлекло какое-то постороннее движение. Он остановился в длинном и узком, как стрела, коридоре, и посмотрел в утопающее во тьме ответвление, ведущее неизвестно куда. Внутренности этого корабля были запутанны и похожи, поэтому порой даже Фаорлин не мог точно вспомнить, куда ведет тот или иной путь. Неподалеку мерцала тусклая красная лампочка для смертных слуг, которые не ориентировались в темноте, однако ее свет только отвлекал и не давал зрению Фаорлина перестроиться на ночной режим. В отличие от визора шлема, его глаза все же оставались биологической материей и плохо различали что-либо в погруженном во тьму рукаве.
- Кто здесь? – бросил Фаорлин и тут же пожалел об этом. Если его кто-то преследует, то своим глупым вопросом он только дал неведомому существу понять, что оно пока что невидимо.
- Я, Фаорлин. Всего лишь я.

Он вспомнил про свое намерение найти наркотики Хартуса в оружейной, только оказавшись на другой палубе. Возвращаться было крайне неохота, поэтому Киршиан, проворчав что-то про «тупых наркоманов», хотел поручить это дело оружейнику Суану Келу, который как раз в настоящий момент наводил порядок после стычки Хартуса с Торчером. Он потянулся двумя пальцами к левому уху и снова выругался. Бусины вокса в ухе не оказалось – должно быть, он забыл ее на стопке полотенец в келье, спеша на «срочное дело», ради которого его разбудили Фар и Гуорф.

Это был тревожный знак, особенно на фоне всех остальных отклонений от нормы: прогрессирующая забывчивость, раздражительность, нарушение сна, чередование вспышек обжорства с отсутствием аппетита, апатия и общее ощущение несовершенства мира. Последнее было особенно неприятным, ибо всякий раз переходило в тяжелую депрессию. А командиру огромного корабля не следовало подвергаться этим жалким человеческим фобиям и маниям, ибо у него всегда находились дела поважнее. И чтобы решать эти дела, при этом поддерживая жизнеспособность своего закрытого социума, Киршиану следовало прежде всего иметь ясную голову и крепкое физическое здоровье.

Разумом он это понимал, но внутренний голос настойчиво продолжал твердить, что вокруг одно безвольное быдло, которому лишь бы пожрать и поиздеваться над слабыми, а о будущем в более широких масштабах думает лишь он один.

- Будто мне это больше всех нужно, - буркнул Киршиан себе под нос, усаживаясь прямо на пол в каком-то забытом даже смертными слугами закутке.

Здесь было душно и влажно, пахло плесенью, где-то слышался шум работающих машин и журчание воды. Синтетические штаны тут же впитали в себя влажный осадок с пола, рубашка намокла от конденсата, когда он прислонился к стене, но Киршиан едва ли обратил внимание на такие мелочи. Здесь, в этой жаркой и влажной темноте, он впервые за много недель почувствовал себя более-менее защищенным. Это было намного лучше, чем лежать в собственной холодной келье и пялиться в потолок, не в силах призвать сон. Здесь же он блаженно прикрыл глаза и тут же почувствовал, как проваливается в приятное забытье. Он даже испытал благодарность к самому себе за то, что забыл где-то вокс – по крайней мере, в ближайшее время его никто не потревожит. А если мимо пробежит какой-нибудь смертный недоумок… Что ж, ему же хуже. Киршиан оторвет ему голову и с наслаждением напьется теплой крови, а потом, по примеру Торчера, сожрет теплую плоть, растягивая удовольствие и ощущая себя безмятежной глупой тварью. Хоть раз в несколько лет возьмет себе выходной и опустится на уровень безмозглых, но таких счастливых идиотов, что могут позволить себе роскошь наслаждаться простыми радостями жизни.

Впав в сладкую ностальгию по тем временам, когда ему не приходилось включать мозги и принимать судьбоносные решения, Киршиан неожиданно сам для себя задремал. То ли тепло невидимого генератора так на него подействовало, то ли моральная усталость наконец взяла свое, но спустя пару минут он спал – спал крепко и по-настоящему, впервые с той ночи, когда корабль отправился в долгое странствие по варпу. Раскинув ноги и прислонясь к влажной стене, он просто отдался во власть сна, а влажная липкая тьма окутала его непроницаемым коконом, на время отгородив от холодного и неприветливого мира снаружи.

Киршиан больше не был Повелителем Ночи. По крайней мере, пока. Сейчас он просто мирно спал, как обычный смертный, и видел сны. Не те сны, в которых он будто смотрел события чужой жизни, а нормальные, человеческие, от первого лица, где вымышленный мир целиком и полностью принадлежал ему.

Он поднял руку, прикрыв рот в неожиданном приступе кашля. Как назло, боль в горле застигла его в самый неподходящий момент – как раз когда он подобрался так близко к разгадке. И сейчас, спеша донести до внимательных слушателей свои доводы, он разволновался настолько, что то и дело откашливался, извинялся и снова начинал быстро тараторить что-то, перескакивая с пятого на десятое.

- Дэйв, успокойтесь, - демонстративно вздохнув, произнес благообразного вида мужчина среднего возраста, в строгом коричневом костюме и с проступающей сединой на висках. – Выпейте воды и не торопитесь так.

Но он не хотел воды. Он хотел рассказать историю своих изысканий и нескольких бессонных ночей, в результате которых он подхватил простуду, но понял-таки одну важную вещь. Ту вещь, которая почти навела его на след таинственного убийцы, терроризировавшего город на протяжении полутора лет.

Он видел перед собой все руки, принадлежащие, должно быть, ему самому – маленькие, как у смертного, бледные, с тонкими пальцами и обкусанными ногтями. Он отчаянно жестикулировал, вертя в правой руке маленький лазерный указатель, и то и дело поглядывал то на карту местности, проецируемую на большой белый экран, то на в беспорядке рассевшуюся вокруг овального стола группку разномастных людей. Они все были простыми смертными, как слуги на его корабле, только выглядели более чистыми и ухоженными. Он насчитал четверых мужчин разных возрастов и двух немолодых женщин. Они все сидели в разных позах, вертели в руках какие-то личные вещи, разбросанные по столу, то и дело пялились в какие-то электронные устройства… Он почувствовал раздражение оттого, что никто не желает выслушать его версию до конца. Они все были погружены в какие-то совершенно неважные дела, не имеющие никакого отношения к насущной проблеме.

- Я просто хотел сказать… - он запнулся и все же взял любезно протянутый ему стакан воды, шумно сделал глоток и поставил стакан на стол, после чего снова принялся нервно вертеть в пальцах лазерную указку. – Так вот, я хотел сказать, что эти отметки на карте города – места, где были найдены все жертвы нашего клиента за последний год.

- Известные нам, я полагаю, - ввернул седеющий мужчина.

- Разумеется. До настоящего времени мы полагали, будто у нашего убийцы есть мотив, - Киршиан быстро взглянул в сторону явно скучающих женщин. – Однако это не совсем так. Вернее, мы неправильно определили его мотив.

- Но вы-то, Дэйв, уж точно знаете причину всех этих беспорядков, - проворчала маленькая худощавая женщина средних лет, с тугим пучком черных волос на затылке. Она сидела, сцепив тощие, как у скелета, руки в замок и поглядывала на докладчика с явным неодобрением. Было в ней что-то такое, напоминающее о ведьмах из детских страшилок.

- Я не утверждаю, что прав, - поспешно затараторил Киршиан, боясь снова сбиться с мысли. – Но прошу вас выслушать мои предположения.

Эта операция получила название «Мозаика». Ничего удивительного – названия для новых дел выбирал компьютер случайным порядком, однако нередко оказывалось, что выбранное наугад название очень точно отражает суть дела, будто компьютер, тупая бездушная машина, мог знать наперед, чем обернется то или иное расследование. Однако в данном случае название получилось не просто точным, а почти саркастическим, ибо на этот раз отделу убийств главного полицейского управления пришлось иметь дело с семнадцатью трупами – жутко изувеченными и выпотрошенными, а некоторые даже были разрезаны на аккуратные кусочки и выложены на обозримом месте с особой тщательностью. По этой причине некоторые трупы до сих пор не были опознаны.

Поначалу казалось, что они имеют дело с обычным серийным психопатом, кои не были редкостью в этом безумном городе, однако все убийства, хоть и имели одинаковый почерк, все же не укладывались ни в один из известных мотивов – тех, о которых рассказывают на лекциях в полицейском университете. Одна из женщин – та самая худющая старая стерва из отдела аналитики, - высказала мнение эдак после девятой жертвы, что неуловимый маньяк-психопат имеет личный мотив мести, ибо практически все его жертвы – из тех, кого удалось опознать, - принадлежали либо к аристократическим слоям общества, либо к крупным криминальным группировкам. Однако пара выпотрошенных нищих оборванцев, украсивших здание городской ратуши, а также труп безымянной проститутки из трущоб напрочь сломали с таким трудом выстроенную гипотезу о личных замыслах убийцы. До четырнадцатой жертвы отдел расследований принял рабочую теорию о том, что они имеют дело с типичным социопатом, помешанным на расчленении трупов, однако это оказалось еще хуже: теперь у них вообще не оказалось ни единой ниточки, ведущей к поимке преступника.

Слухи, ползущие по городу, не особо помогали. Бедняки рассказывали истории одну страшней другой, граничащие с фантастическими байками о призраке-убийце или о чудовище из канализации, и это мало помогало следствию. Городской муниципалитет отмалчивался, а в бандитские группировки никто так и не полез за ответами – дураков не было.

И вот тогда-то, когда прошлой ночью сотрудники городского водоканала выловили последний труп в грязной реке, ему пришла на ум свежая мысль…

- Предположительно здесь был убит последний человек, в прошлом имевший судимость за поставку наркотиков, - нисколько не стесняясь, Киршиан маркером намалевал синий кружок прямо на проекторе, обведя невзрачный крестик на карте города. – Кто-то вспорол ему живот и обмотал кишки вокруг…

- Дэйв, мы видели фотографии, - прервала его другая женщина, чуть моложе ворчливой гарпии, но тоже со скверным характером. – Давайте опустим подробности.

- Хорошо-хорошо, - он примирительно подняв руки, продемонстрировав своим слушателям зажатые в кулаках инструменты – лазерную указку и маркер. – Этот парень имел с собой личный коммуникатор. Последний раз его видели позавчера вечером – те девицы легкого поведения, которые заявили о пропаже. Тогда-то я и подумал, что можно отследить его перемещения по сигналам коммуникатора.

Он выдержал паузу, встретив в ответ пустые взгляды. Он недоуменно моргнул и пояснил:

- Методом триангуляции.

Снова тяжелое молчание.

- Ладно, - вздохнул он и продолжил: - Даже если его коммуникатор не принимал входящие вызовы, то все равно оставался в сети. Примерно каждые двадцать минут он посылал сигнал трем вышкам мобильной связи, между которыми находился, сообщая о своем местоположении. Так работает беспроводная связь.

- Это интересно, Дэйв, - подал голос долговязый молодой парень, специалист по электронным устройствам. Он полулежал на столе, поставив локти на свой пухлый рюкзак. – Но что нам даст его местоположение?

- Очень многое, - с энтузиазмом ответил Киршиан, беспокойно вертя в руках маркер и указатель. – Когда труп выловили из реки, то не нашли при нем практически никаких личных вещей. Но те девицы утверждали, что он звонил одной из них накануне предполагаемого убийства, незадолго до своего исчезновения. То есть, коммуникатор у него был с собой, в рабочем состоянии. По этим сигналам мы можем установить точное местоположение его коммуникатора на настоящий момент, даже если он уже выключен или сломан.

- Сигнал коммуникатора идет к мобильной станции со скоростью света, - сказал молчавший до сих пор молодой человек приятной наружности, представляющий отдел статистики. Он небрежно сунул за ухо карандаш и, пожалуй, был единственным, кто слушал доклад Киршиана с интересом. –  Если предположить, что он выронил свою игрушку в момент нападения, то это приведет нас непосредственно на место убийства.

- Точно! – обрадовался Киршиан. – Скорость света – это триста тысяч километров в секунду. Зная место последней регистрации сигнала, мы определим расстояние от трех ближайших вышек до источника. Как бы точка внутри треугольника. Понимаете?

Ответом было нестройное бормотание. Киршиан решил, что это означает согласие.

- Еще ни один труп не был найден непосредственно на месте вероятного убийства, - продолжил он уже спокойнее. – Наш клиент выставляет своих жертв на всеобщее обозрение, при этом никто из опрошенных нами жителей тех кварталов ни разу не видел ни самого убийцу, ни непосредственно убийство.

- Может, потому что все, кто это видел, уже мертвы, - буркнул последний участник встречи, крупный детина, похожий на вышибалу в пьяном клубе, непонятно как оказавшийся в полиции. И с другой стороны, это было совершенно понятно.

Киршиан проигнорировал эту реплику. Ему не терпелось донести до собравшихся еще одну вещь.

- Если мы найдем хотя бы предполагаемое место нападения, то сможем на местности определить, откуда мог появиться убийца. Найти какие-нибудь следы.

- Я одно не понимаю, - протянул мужчина с проседью. – Зачем нужно было сбрасывать последний труп в реку? Если наш клиент играет на публику, демонстрируя свои зверства, почему он вдруг решил спрятать последний труп?

Он ожидал этого вопроса. Широко улыбнувшись, Киршиан пояснил:

- Труп не был сброшен. Его смыло с решетки около дамбы, на которой он висел до того, как поднялся уровень воды после вчерашнего ливня. Я общался с парнями из водоканала, которые его выловили, и они рассказали, что нашли на решетке кое-что интересное. Я осмотрел это место и нашел там клочья одежды того бедолаги и… Ну вы же видели фотографии, - он улыбнулся старой гарпии. – Так что опустим анатомические подробности. Думаю, по задумке убийцы, распятый на решетке труп увидели бы наутро, и не кто-нибудь, а члены судебной комиссии из окон своих кабинетов. Не в этом ли здании ему вынесли оправдательный приговор по делу о транспортировке психотропных веществ?...

Повисло тягостное молчание, однако Киршиан уже чувствовал, что попал в цель. Теперь-то к его докладу относятся отнюдь не пренебрежительно. На серых бледных лицах в кои-то веки появилась тень интереса. И тогда он решил добить их последним своим аргументом:

- И мотив у нашего клиента есть. И довольно простой, кстати. Он никому не мстит и не пытается принести в город анархию, поубивав всех богатеев и служителей закона. Он сам считает себя служителем закона. Посмотрите на список жертв – ни одной незапятнанной репутации. Незаконная торговля лесом. Застройка промзоны коммерческим жильем. Отъем собственности у населения. Разбой. Грабеж. Наркотики. От правительственных чиновников до простых бандитов. Он убивает тех, кто, по его мнению, причиняет зло.

- Ну-ну, Дэйв, не загоняйтесь, - бросила старая ведьма. – Вы не должны говорить так о слугах народа.

- Хорошо, - легко согласился Киршиан, не видя причин спорить. – Не будем говорить плохо о нашем славном правительстве. Но вы все поняли, что я хочу сказать. Мы имеем дело не с простым социопатом. У нас ситуация похуже – наш клиент считает, что он живет и действует по справедливости. И проблема в том, что он чертовски умен и, наверное, силен. Нам будет непросто поймать его, но мы можем попробовать взять след от последней жертвы.

- Вы так говорите, будто лично его знаете, Дэйв, - хмыкнул человек с карандашом за ухом.

- Может, я и ошибаюсь, - развел руками Киршиан. – Но моя теория выглядит логично, вам так не кажется? Взгляните на карту, - он махнул рукой в сторону проектора. – Это городской центр, однако убитые люди принадлежат к очень разным слоям населения, проживающие как в центре, так и на окраинах. Он стаскивает трупы к правительственным зданиям, крупным бизнес-центрам и офисам известных частных контор. Он хочет, чтобы его заметили. И сдается мне, если бы он хотел обычной славы маньяка, то уже зашел бы в эту дверь и представился нам!

Присутствующие, все как один, опасливо покосились на дверь. Прошла секунда, другая, но в дверь так никто и не вошел. Киршиан понял, что слегка переборщил.

- Ну я образно, - продолжил он. – Вы понимаете. Он не хочет, чтобы его поймали. Но он хочет, чтобы мы видели, на что он способен. Он хочет, чтобы мы понимали, почему он это делает. Он хочет, чтобы мы боялись. Он считает себя вершителем справедливости, - он выдержал почти театральную паузу, а затем, вздохнув, добавил: - И это наша самая главная проблема.

Чуть позже, выйдя в ночь из здания центрального полицейского управления, Киршиан немного постоял, вдыхая морозный воздух с примесью химикатов из соседней промзоны, и разглядывал тусклые очертания муниципальных зданий, выстроенных вдоль улицы и теряющихся в вечном смоге, нависшем над городом. Он понимал, что сейчас довольно позднее время, хотя, сколько он себя помнил, в этом городе (как и во всем мире) день был практически неотличим от ночи. Это было как-то связано с фазами луны – что-то такое ему в школе рассказывали. Впрочем, он, как и все остальные люди, с детства привык существовать во тьме. Тьма окружала его повсюду, куда бы он ни пошел, однако сейчас там, в тенях, притаилось нечто чужеродное и опасное, посягающее на веками существовавший городской порядок.

- Они называют тебя Ночным Призраком, - прошептал Киршиан в ночное небо, будто невидимый убийца мог слышать его. – Но мне плевать, призрак ты или человек. Это мой город, который я должен защищать от таких выродков, как ты. Ты не можешь просто прийти и забрать то, что принадлежит людям.

Он вгляделся в сумрак впереди – туда, где на мокрый асфальт ложились неясные отсветы из окон первых этажей. Ему показалось, будто он услышал хриплый смешок где-то неподалеку. Беспокойно оглядевшись, он не увидел ни одной живой души поблизости, однако неприятное ощущение осталось. Возможно, он просто мало спал последнее время, и его стали преследовать галлюцинации. Однако какой-то дикий суеверный страх заставил его отступить к крыльцу и потянуть на себя дверь полицейского управления. Поежившись, Киршиан шагнул назад, в спасительное тепло, решив, что переночевать на диване в офисе – не такая уж плохая идея.

- Я тебя поймаю, - напоследок бросил он темноте. – Никуда ты от меня не денешься, ублюдок.

На этот раз темнота ничего ему не ответила.

Обитель Тарроила Ресу-Менкхора была такой же странной, как и имя ее хозяина. Недаром логово Менкхора именовали не иначе, чем берлогой, а внутрь по возможности никто старался не заходить. По правде говоря, Киршиан предпочитал тоже лишний раз не лезть к Менкхору. И дело было вовсе не в отвратительных увлечениях младшего брата – скорее просто Тарроил Ресу-Менкхор был настолько образцово-ненормальным, что с ним предпочитали не связываться даже самые матерые Повелители Ночи.

Вообще-то практически все потомки Конрада Курца не отличались особой брезгливостью. Даже больше – многие с радостью окунались с головой в безумный вихрь резни, крови, гниющего мяса и воплей своих жертв. Все они, эти дети ночи, были в равной степени маньяками, садистами и просто мудаками. Но некоторые были мудее других – такие, как, например, Менкхор. То, чем он занимался, как он выглядел и как общался было отвратительно даже по меркам Повелителей Ночи. Более-менее адекватные, как Фаорлин или Киршиан, испытывали к Менкхору обычное отвращение, смешанное с презрением, а такие, кто недалеко ушел от Менкхора в развитии и увлечениях, также терпеть его не могли, но уже по причине столкновения интересов и нездоровой конкуренции за звание главного мудака галактики. Короче говоря, товарищ Менкхор даже среди своих собратьев считался ходячим недоразумением и ошибкой природы.

Киршиан помнил то время, когда Менкхор еще проявлял редкие признаки адекватности. По крайней мере, резал и убивал он тогда наравне со всеми, ничем не выделяясь из толпы. Однако Киршиан не мог вспомнить, где же Менкхор перешагнул ту грань безумия, чтобы в итоге превратиться в городского сумасшедшего. Кстати, тот город, где Киршиан в итоге то ли из какой-то глубинной жалости, то ли из глупости забрал Менкхора на свой корабль, был чем-то похож на прежнее место обитания Торчера. И обстоятельства их знакомства были примерно схожи. Из сбивчивого рассказа Менкхора Киршиан понял, что тот прежде состоял в банде какого-то очередного амбициозного и в меру тупого Повелителя Ночи (кажется, его звали Скраивок, а еще у него было смешное погоняло), однако во время очередной высадки на планету был то ли забыт, то ли намеренно брошен своими же братьями. Оставшись в обществе запуганных религиозных смертных, Тарроил постепенно одичал, однако, казалось, был вполне доволен своим положением, иначе давно бы спер корабль и убрался куда подальше с этой гнилой промышленной планетки.

Киршиан навещал ту планету три раза – и все три раза перекидывался с Тарроилом парой слов. Причем, первый диалог был отнюдь не дружественным и вообще плавно перешел в рукопашную, совсем как в случае с Торчером. Однако, когда в четвертый раз Повелители Ночи вернулись в самый крупный город-континент той планеты, чтобы собрать кровавую (и вполне себе гастрономическую) дань, Киршиан отчего-то предложил Тарроилу присоединиться к странствиям. Менкхор, тогда еще не совсем уж неадекват, возьми да согласись, однако, на условиях, что Киршиан и его команда больше никогда сюда не вернутся. По крайней мере, не при его жизни. Киршиану такое требование показалось странным, однако он легко согласился, решив, что, когда придет время очередной жатвы, Тарроила просто никто спрашивать не будет. Так Менкхор оказался в команде «Полуночного бродяги» и как-то незаметно для всех скатился от состояния обычного психопата в состояние главного психа. Впрочем, проблем он особо не доставлял. Большую часть варп-перелетов Тарроил тихо и скромно сидел в своей берлоге, ранее бывшей обычной подсобкой, занимаясь там непонятно чем, и изредка выползал наружу (тоже непонятно зачем). Причем, Киршиан предпочитал, чтобы Менкхор выползал как можно реже, потому что при каждом открытии двери берлоги многие коридоры поблизости начинали смердеть от застоявшейся вони гнилой плоти.

Вообще-то на «Полуночном бродяге» хватало ненормальных, один Хартус чего стоил. Однако даже Хартус, при всех его недостатках, казался прямо-таки образцом вежливости и рационализма по сравнению с Менхором. Киршиан подозревал, что вся наружность Хартуса – не более чем тщательно разыгрываемый спектакль, поэтому не придавал особого значения его выкрутасам. Хартус был искусственным до мозга костей, поэтому вполне мог не восприниматься всерьез. С Менкхором же дело обстояло иначе – Менкхор был настоящим, и ему было абсолютно плевать, что о нем думают другие. Да, Менкхор был естественным в своем безумии, и это-то было самое противное. Закидоны Хартуса лечились отъемом наркоты и парочкой пинков по бледной заднице, в то время как неадекват Менкхора вообще не подлежал лечению. Киршиан держал его на корабле только потому, что Тарроил особо не отсвечивал, а во время вылазок на имперские планеты гулял где-то сам по себе и тихо-мирно занимался всякими непотребствами. В целом, Менкхор был безобиден для братьев, однако его все равно дружно терпеть не могли за сам факт его существования. Фаорлин частенько намекал Киршиану, что его дурацкая привычка подбирать в команду всякий сброд не приведет ни к чему хорошему. Сначала Менкхор, потом Тенверд (тоже, кстати, поначалу казавшийся вполне нормальным), теперь Торчер… Совпадения грозили стать тенденцией.

Киршиан очень не любил бывать здесь. Вообще общение с Менкхором – это одна из самых неприятных вещей в мире (по крайней мере, в его личной градации «хорошо-плохо»). Однако этой ночью, пока еще было настроение что-то делать, он решил, стиснув зубы, преодолеть себя и задать Тарроилу несколько конкретных вопросов, не очень рассчитывая получить на них конкретные ответы. Подойдя к наглухо закрытой автоматической двери, он забарабанил в нее носком ботинка.

- Э, слышь, Тарик, открывай! – позвал он, стараясь, чтобы его голос, не искаженный вокс-решеткой, звучал как можно более убедительно.

Разумеется, ответом ему была тишина – Тарроил никогда не открывал с первого раза. Вздохнув, Киршиан продолжал ломиться в дверь, стуча ногами и кулаками:

- Тарик, сука, подъем, есть разговор! Поднимай свою тощую задницу и тащи ее сюда!

Позади послышались тяжелые шаги – это приближался Фаорлин, уже спрятавший свое разбитое лицо за череполиким шлемом.

- Наконец-то, - проворчал Киршиан, прерывая свое увлекательное занятие. – Этот мудак опять не открывает. Придется сделать, как в прошлый раз.

- Он терпеть не может, когда мы так делаем, - прогнусавил сквозь внешний динамик шлема Фаорлин. – Но он не оставляет нам выбора. Посторонись-ка.

Киршиан шагнул в сторону, пропуская вперед грузную фигуру брата. Фаорлин приложил сжатый кулак правой руки, облаченный в полуночно-синюю перчатку, к плоской едва светящейся панельке на стене. Зажужжали невидимые механизмы, и дверь неохотно, будто выражая настроение своего хозяина, отъехала в сторону.

Опустив глаза, Киршиан заметил, что двери мешают открыться налипшие на нее с другой стороны спутанные комки окровавленной кожи. Но едва дверь все-таки открылась, как коридор резко наполнился непередаваемым, абсолютно менкхоровским ароматом гнилого мяса, засохшей крови и еще какой-то особо вонючей тухлятины. Киршиан, будучи привычным ко всему этому, все же испытал рвотный позыв, но сдержался, вспомнив, что он как-никак здесь главная фигура, поэтому надо «держать лицо». Правда, он уже успел пожалеть о том, что поторопился и явился к Менкхору без доспеха. Даже стоять снаружи и дышать этой вонью было противно, а после визита внутрь вообще следовало бы посетить душевые. Сейчас он почти завидовал Фаорлину, дышащему через фильтры шлема.

Но, как выяснилось секундой позже, даже фильтры не спасали от проблемы.

- Ну и вонища, - высказался Фаорлин. – Менкхор вообще не меняется.

Внутри берлоги было темно, только где-то вдалеке тлели красноватые угольки неведомого происхождения. Тотчас на пороге выросла маленькая сгорбленная фигурка прислужника, закутанная в серые, перепачканные кровью лохмотья.

- Хозяин просил его не беспокоить, - залепетало существо неопределенного пола и возраста. – Пожалуйста, господа, хозяин просил…

- Да-да, - рыкнул на него Фаорлин, бесцеремонно отодвигая жалобно пискнувшее существо в сторону. – Я понял. А ну брысь отсюда!

Существо тотчас юркнуло куда-то в недра берлоги, запутавшись в разбросанных на грязном полу ошметках гниющей кожи. Фаорлин решительно шагнул внутрь, внимательно глядя под ноги. Киршиан двинулся следом, тщетно пытаясь разглядеть что-то за широкой спиной силового доспеха.

- Эй, Тарик, ну ты как всегда, блин, - поприветствовал он Менкхора, тщательно переступая через разбросанные по полу гнилые внутренности смертных.

Фаорлин давно заметил, что у Киршиана есть еще одна дурацкая привычка именовать своих подчиненных сокращенными именами, при этом сам он не терпел никаких сокращений. То, что Тенверд называл его Шином за спиной, было известно каждому, однако попробуй Тенверд обратиться так к Киршиану напрямую, то непременно получил бы по роже. Сам же Киршиан неизменно называл Тенверда Рафиком, отчего тот дико бесился. Теперь вот Тарроил стал Тариком. Что дальше, появится Торчик?... Возможно, Киршиан попросту самоутверждался таким примитивным способом.

Размышляя об этом, Фаорлин оглядывал открывшееся ему пространство, позабыв о том, что в тесном помещении он занимает собой почти весь объем и не дает Киршиану толком все рассмотреть. В то время как остальные Повелители Ночи называли логово Менкхора просто берлогой, сам хозяин сих скромных апартаментов предпочитал термин «сад земных наслаждений». Причем, никто не мог взять в толк, что это значит и почему Менкхор выбрал именно такое название для своей вонючей дыры.

При ближайшем рассмотрении тлеющие красные угольки действительно оказались угольками, неизвестно как сюда попавшими. Они слабо светились на высокой подставке, накрытой стеклянным куполом – нечто подобное используют смертные в качестве ночных светильников. И это была самая безобидная и простая вещь во всей берлоге. В остальном же маленькая каморка без окон, в которой могли с трудом разминуться двое Астартес в броне, больше напоминала живодерню, чем сад. В неверном свете тлеющих угольков Фаорлин и Киршиан разглядели развешанные по стенам полотнища из кожи смертных, на которых были тщательно вырезаны неведомые кровавые письмена, напоминающие нострамские руны. Тарроил как-то брякнул, что он настолько стар, что помнит времена Нострамо, однако Фаорлин на это среагировал без особого почтения, сказав Киршиану, что Менкхор «врет как дышит», и что на самом деле ему едва ли минул пяток веков. В любом случае, проверить истинность этого утверждения не представлялось возможности. Зато была возможность оценить в полной мере комфортную среду обитания того самого Менкхора, в этом царстве гниющей плоти.

Стены были аккуратно задрапированы снятой кожей так плотно, что казалось, будто сами они состоят из мертвой плоти. Из некоторых свежих шкур даже кое-где сочилась кровь. Пол был мягким и слегка пружинил. Приглядевшись, Киршиан понял, что его ботинки, в которых уже хлюпало что-то влажное, по щиколотку увязли в плотно скроенных между собой человеческих внутренностях. Органы смертных были не просто разбросаны по полу, пол состоял из них, выложенный с каким-то безумным перфекционизмом, свойственным только Менкхору, с почти любовной аккуратностью. С потолка свисало несколько толстых цепей, заканчивающихся крючьями с застывшей на них черной массой. У одной из стен высился стеллаж, на котором также аккуратными ровными рядами были разложены тщательно вымытые белые кости – одна к другой, классифицированные по типу и размеру. Три крупных черепа, похожие на ксеносские, занимали почетное место на самой верхней полке. Но самым главным предметом гордости Менкхор явно считал свою коллекцию засушенных голов, что была выставлена на противоположной стене и занимала весь стеллаж. Причем, маленькие высушенные головы, лишенные черепов, принадлежали явно не смертным слугам, ставшим очередными жертвами сумасшедшего перфекциониста. То были головы влиятельных имперских аристократов, воинов-Астартес из лояльных Империуму легионов и одна явно ксеносская голова – может быть, даже эльдарская. Должно быть, попасть на «выставку-продажу» Менкхора было не так-то просто. Киршиан не видел ни одной головы, похожей на какую-нибудь еще. Все они были уникальны, но при этом одинаково маленькие, сморщенные, пепельно-серого цвета, напоминающие идолы древних доимперских божков. Киршиан видел подобные фетиши на одной отсталой планете. Возможно, Менкхор нахватался подобных идей из какого-нибудь похожего и весьма нецивилизованного местечка.

Решив не приглядываться к содержимому остальных полок, на которых вполне можно было найти мастерски сделанные талисманы из зубов, костей и сушеной кожи, Киршиан принялся разыскивать взглядом хозяина сего бедлама. Тарроил обнаружился почти сразу – он сидел, облаченный в боевой доспех, спиной к вошедшим и, бормоча что-то в углу, перебирал руками какие-то предметы. Доспех этот тоже был весьма примечательным. Таррил лично вырезал на любом свободном месте брони какие-то рунические письмена (возможно, на языке его родного мира), а также увешал себя с ног до головы цепями с нанизанными на них боевыми трофеями. На доспехе Менкхора вполне можно было найти четки из детских черепов, парочку сушеных голов (из тех, что были недостойны попасть на «выставку-продажу»), самолично сделанные украшения из зубов и костей диких животных, а также прочие разнообразные фенечки, свойственные в общем-то любому Астартес-отступнику, но в гораздо меньшем количестве. Доспех Менкхора даже стал объектом злобных шуточек. Про него говорили, что Менкхор – старьевщик, таскающий на своем горбу всякий хлам, гремящий при каждом его шаге. Это утверждение было отчасти правдивым – в тихую разведку Менкхора бы не взяли. Не с таким количеством гремящих и клацающих трофеев. Казалось, у Менкхора была навязчивая идея все свое добро носить с собой.

На реплику Киршиана он не обратил никакого внимания. Перегнувшись через плечо Менкхора, Фаорлин с отвращением отметил, что тот занимается своим любимым делом – по двухсотому разу нарезает сушеную кожу на ленточки и скатывает их в ровные аккуратные мотки. Он подумал, что Таррил был бы менее противен в своем хобби, если бы он просто резал смертных и пожирал их внутренности, чем коллекционировал кости, шил талисманы из кожи и внутренностей и намевал непристойные руны на стенах.

- Менкхор и его кружок «умелые ручки», - прокомментировал Фаорлин, делая шаг назад. – В этом мире ничего не меняется.

Тарроил, казалось, только сейчас заметил, что его посмел кто-то потревожить. Он перестал бормотать, отложил свое занятие и, по-прежнему сидя на корточках в углу, грузно развернулся, вперив в Фаорлина горящий взгляд красных линз. Было похоже, что Тарроил не снимал доспеха и не вылезал из своей берлоги с тех пор как корабль совершил варп-прыжок. То есть, уже как минимум два месяца он сидел здесь, нарезал кожу на ленточки, выкладывал пол внутренностями слуг и делал очередной ремонт в своей берлоге, сдирая истлевшую кожу и заменяя ее новой, свежей. Кажется, Тарроилу не просто нравилось жить в смердящей протухшей берлоге, он поистине наслаждался процессом обустройства своего необычного жилища.

Чуть склонив голову, Тарроил молча смотрел вниз, туда, где двое его братьев оставили следы своего пребывания – безумный рисунок пола нарушился. Из вокс-решетки Менкхора вырвалось злобное сопение.

- Уймись, Тарик, сделаешь себе новый ковер, а если нет – так Хартус тебе свой одолжит, - сказал Киршиан, переминаясь с ноги на ногу и топча влажно хлюпавшие органы еще больше. – У нашего колдуна наверняка в загашнике еще куча ковров ничем не хуже твоего.

Тарроил продолжал сопеть, сверля вторженцев немигающим красным взглядом. Фаорлин подумал, что этот ненормальный мог бы наброситься на них за то, что они посмели нарушить его аскетическое уединение, однако Киршиан вел себя так нагло и уверенно, будто знал, что нихрена им Менкхор не сделает. По правде говоря, если Менкхор кого и слушался, то только Киршиана. Правда, никто не знал, как долго продлится эта покорность.

- Мы к тебе вообще-то поговорить пришли, - продолжил Киршиан.

Позади него раздалось какое-то тихое бормотание и шорохи. Чуть обернувшись, он увидел, что там копошатся закутанные в лохмотья слуги Менкхора – кажется, их было трое или четверо. Однако Киршиан быстро потерял к ним интерес, снова повернувшись к Тарроилу.

- Так вот, Тарик, - продолжал он. – Пока ты режешь больных и бесполезных смертных на сувениры, я готов закрывать на это глаза. Но я сомневаюсь, что все эти штуки, - он демонстративно пнул влажную гору внутренностей, - ты достал из этих ничтожеств. Предупреждаю тебя – если я тебя застукаю за свежеванием кого-нибудь из квалифицированного состава, то лично отрежу тебе башку и поставлю на почетное место в твоей коллекции. Это раз, - в голосе Киршиана впервые за всю ночь зазвенела сталь, которую Фаорлин не слышал, даже когда тот допрашивал Торчера.

Менкхор только пробормотал в ответ что-то невразумительное, на миг прервав злобное сопение.

- И два, - продолжал Киршиан, безжалостно топчась по аккуратно выложенному узору из гниющих кишок, - до меня дошли слухи, что по нижним палубам шныряют недружественные сущности из варпа. Не надо делать вид, что ты ничего об этом не знаешь. Чем быстрее ты расскажешь мне все, что тебе известно, тем быстрее мы уйдем и оставим тебя наедине с твоим… рукоделием, - последнее слово Киршиан почти выплюнул.

Повисла тяжелая пауза, нарушаемая редкими хлюпающими звуками, которые издавал Менкхор. Наконец он отвернулся к своему углу и невнятно произнес:

- Эта сука с тебя глаз не сводит.

- Чего? Какая сука? – с легким раздражением переспросил Киршиан, подумав, что Менкхор имеет в виду Торчера. – Тарик, ответь хоть раз нормально на конкретный вопрос. Я верю, что ты не настолько мудак, как про тебя говорят.

Фаорлин издал какой-то странный звук – не тот кашлянул, не то как-то нетипично хихикнул.

- Та сука, - ответил Менкхор ворчливо. – Маленькая смертная сучка. Она пялится на тебя так, будто хочет, чтобы ты ее хорошенько отодрал где-нибудь в отстойнике. А потом вспорол ей живот, разорвал ребра и вытащил сердце. Да. Она этого хочет. Маленькая сучка хочет, чтобы ей сделали больно.

- Ты че несешь, придурок? – рявкнул Киршиан, прервав словесный поток Менкхора, уже начавший перемежаться новым хлюпаньем. – Меня не интересуют твои больные фантазии.

«Мне уже хватило фантазий Торчера», - мысленно добавил он.

- Внизу происходят странные вещи. Дети смертных слуг с крысиными головами. Гигантские пауки с лицами смертных. Живая слизь, заползающая в машины. Тебе что-то об этом известно?

Снова повисла пауза, заполненная невнятным бормотанием Менкхора. Прислушавшись, Киршиан понял, что Менкхор просто считает: «Раз… два… три…»

- Это бесполезно, - со скрипящим шумом помех выдохнул Фаорлин. – Менкхор давно не дружит с головой. Идем отсюда.

- Менкхор не дружит с головой, - передразнил его Тарроил, мерзко захихикав. Хихиканье вырвалось из вокс-решетки с противным скрежетом. – Менкхор не дружит с головой, - повторил он. – А Фар не дружит с Менкхором. Так-то. Я тебе никогда не нравился.

- Так и есть, - подтвердил Фаорлин. – Потому что ты сумасшедший кретин.

- Фар, выйди-ка отсюда, - вдруг вмешался Киршиан. – Подожди меня снаружи.

- Чего? – переспросил Фаорлин, не скрывая своего удивления. – Почему это?

- Я поговорю с Тариком наедине. И этих ничтожеств захвати, пожалуйста, - попросил Киршиан.

- Ты уверен, что…? – Фаорлин не закончил, многозначительно намекая на то, что Киршиан снова делает какую-то херню.

- Уверен, - отрезал Киршиан. – Сделай одолжение.

- Ну ладно, - буркнул Фаорлин и, хлюпая по влажному полу, направился к выходу. По пути он не без отвращения протянул руку и за шиворот вышвырнул жалобно пищащих прислужников вон.

Дверь закрылась за ним, отрезав Киршиана от вопящих рабов и оставив его в смердящем мраке «сада наслаждений» Менкхора.

Тарроил, казалось, даже не заметил этой перепалки. Он снова засел в своем углу и, судя по подрагивающим наплечникам, вернулся к своему «рукоделию». Преодолевая отвращение и стараясь не обращать внимания на булькающую в ботинках отвратительную густую массу, Киршиан сделал пару шагов вперед и присел на корточки неподалеку от гигантской спины Тарроила.

- Тарик, слушай, - сказал он. – Прервись-ка на минутку. У меня правда к тебе разговор.

Менкхор неожиданно повиновался и грузно развернулся к Киршиану.

- Чего? – спросил он почти осмысленно.

Линзы его шлема уже не пылали обжигающей яркостью, их свет стал тусклым, совсем как тлеющие красные угольки под стеклянным куполом.

- Я знаю, что ты не любишь гостей, - продолжил Киршиан, убедившись, что ускользающее внимание Менкхора на этот раз обращено к нему. – Но ты все еще часть моей команды. На корабле происходит что-то странное, и мне понадобится твоя помощь.

Менкхор молчал. Киршиан продолжил говорить:

- Поле Геллера работает без сбоев, однако на нижних палубах откуда-то берутся мутанты, металл обращается в плоть, живая слизь ломает наши генераторы очистки воды. Я бы сказал, что это варп-колдовство.

- Ну да, варп-колдовство, - равнодушно буркнул Менкхор. – Но если ты отдашь мне эту сучку, я удовлетворю все ее желания, - добавил он, будто продолжая совсем другой разговор.

- Да какую сучку-то? – почти с отчаянием воскликнул Киршиан, весьма раздосадованный тем, что Менкхор разрушил только-только выстроенный осмысленный разговор.

- Смертную сучку. Ту, которая тебя обожает. Мелкая такая, тонкая. Летает на «Громовом ястребе».

- Конт что ли? – нахмурившись, уточнил Киршиан.

- Я не знаю, как зовут твоих смертных сучек, - бросил Менкхор.

- Э, Тарик, слышь, я тебя предупреждал насчет полезных смертных, - ощерился Киршиан. – Только тронь команду Стратегиума или моих пилотов, и я…

- Да, я слышал, выставишь мою голову на почетное место в моей коллекции, - фыркнул Тарроил, отворачиваясь и снова принимаясь скручивать полоски тонкой кожи. Киршиан понял, что контакт потерян.

Некоторое время ничего не происходило. Киршиан молчал, Менкхор же, нисколько не смущаясь присутствия незваного гостя, продолжал заниматься нарезанием полотна из человеческой кожи, используя для этого свои же силовые когти, сейчас отключенные, но все же потрескивающие статическим электричеством. Киршиану показалось, что отстраненное бормотание Менкхора стало похоже на напевку какого-то мотива. Смрад разлагающихся останков больше не тревожил его – должно быть, принюхался. Удушливая тепло-влажная тьма навалилась на него, песня Менкхора на неизвестном языке становилась все громче, все отчетливее, голова затуманилась, как от курительных смесей Хартуса, тени придвинулись все ближе и…

Киршиан вздрогнул, когда почувствовал, что непроизвольно отклонился назад и коснулся спиной влажной мягкой стены. Тонкая рубашка в месте соприкосновения со стеной мгновенно промокла. Вздрогнув от отвращения, он дернулся вперед и, сбросив наваждение, резко сказал:

- Тарик, прекращай это дерьмо, сейчас же!

Менкхор замолчал и замер, после чего снова обернулся к Киршиану.

- Ты еще здесь? – протянул он. – Ясно.

- Что «ясно»? – рыкнул на него Киршиан, порядком уставший от этого балагана с расчлененкой.

- Что ты все еще здесь, - равнодушно ответил Тарроил словно с сожалением.

- Ты меня достал, - Киршиан резко поднялся на ноги. – Тебе кто-нибудь говорил, что ты редкостный придурок, а, Тарик?

- Дай-ка подумать, каждый твой собрат, который изредка заходит меня навестить, - ответил Менкхор с очередным противным хихиканьем.

Он всегда говорил «твой легион» и «твои собратья», словно не считая себя одним из Повелителей Ночи. Или, по крайней мере, одним из команды «Полуночного бродяги».

- До чего же ты мерзкий, - честно сообщил ему Киршиан. – Я уже успел много раз пожалеть, что взял тебя на борт.

- Можно подумать, тебя кто-то об этом просил, - равнодушно хмыкнул Менкхор.

«Да, действительно, - подумал Киршиан, - но кто же мог подумать, что из обычного одинокого хищника ты превратишься… вот в это».

- Иероним, - вдруг строго сказал он. – Я долго терпел твои выходки и позволял тебе самовыражаться, как ты считаешь нужным. Но то, что ты делаешь – это не путь развития. Это деградация. Ты меня понимаешь?

Он с удовольствием отметил, как Тарроил вздрогнул, когда Киршиан назвал его истинное имя – давно забытое, навсегда потерянное на той планете, где они впервые встретились. Это была та последняя связующая ниточка, протянутая между ними обоими, между Киршианом и более-менее адекватным Менкхором, таким, каким он был в момент их первой встречи. Он тогда многое поведал Киршиану, и вся его история осталась их общей тайной. И сейчас Киршиан использовал последнюю попытку достучаться до спящего здравого смысла Менкхора.

- Ты устроил здесь свой «сад земных наслаждений», или как там, я закрыл на это глаза, - безжалостно продолжал Киршиан, глядя на Менкхора сверху вниз. - Ты потрошишь смертных – я тоже закрыл на это глаза. Я не вмешиваюсь в твои дела, хотя мог бы. Но если я узнаю, что ты занимаешься колдовством или чем похуже…

- Хочешь знать, что задумал Хартус? – вдруг перебил его Менкхор.

- Ну? – нахмурился Киршиан, ожидая, что на этот раз он выяснит хоть что-то полезное.

- Ничего хорошего, - торжественно объявил падший Повелитель Ночи, буравя Киршиана вновь вспыхнувшими красными линзами.

- А можно конкретнее? - попросил Киршиан, подумав, что Менкхор опять в своем стиле.

- В саду земных наслаждений рождается боль. Из боли рождается смысл жизни, суть всех жизней и судеб. Я сплетаю плоть, я творю новую жизнь из тьмы и праха. Разрушение есть вечное созидание, - забормотал Менкхор, отворачиваясь. - Вечное разложение. Бессмертие в смерти. Искусство для жизни. Искусство для смерти. Увидеть прекрасное в ужасном, познать себя через вечную боль. В саду земных наслаждений я постигну грехи заблудшего человечества, чтобы спуститься во тьму и обрести бессмертие в вечной смерти. В моем саду земных наслаждений я…

Киршиан понял, что аудиенция закончена. Пришлось уйти ни с чем, оставив Менхора бормотать свои бессмысленные мантры в гордом одиночестве.

- Ну что? – спросил его Фаорлин когда Киршиан показался из-за открывшейся двери, а слуги поспешили, визжа и толкаясь, снова скрыться в смердящей тьме.

- Ничего хорошего, - повторил Киршиан слова Менкхора, внимательно изучая свои перепачканные кровью и гнилью ботинки.- Я так и думал, - согласился Фаорлин, на наголенниках которого также красовались темно-коричневые брызги. – Я к этому кретину больше ни ногой.

- Я тоже, - мрачно пообещал Киршиан. – Плохая была идея. Хотя, кое-что он мне все-таки сказал.

- И что же? – полюбопытствовал Фаорлин.

- Ну… что, по его мнению, во всем необычном следует винить Хартуса.

- Ну конечно он бы так сказал, мы это и без него знали.

Они немного помолчали, обдумывая произошедшее. Наконец Киршиан понял, что сказать ему больше нечего. Пожалуй, следует все же навестить Хартуса в апотекарионе.

- Ладно, я пошел, - сказал он. – Увидимся.

- Не сомневаюсь, - подтвердил Фаорлин.

Они разошлись по разным направлениям, оставляя после себя грязные кровавые следы, ан не менее чем на добрую пару сотен метров от берлоги Менкхора распространился гнилостный запах разложившейся плоти, который еще долго будет отпугивать смертных слуг, кроме совсем уж больных на голову, которые сами лезут в «сад земных наслаждений» этого спятившего Повелителя Ночи.

Повернув голову к тому углу, где его заставили прервать свое занятие, космодесантник вдруг замер, затих, перевернулся на колени и принялся слепо шарить руками, одетыми в покрытые коричневой коркой перчатки, в кровавой массе мяса и внутренностей. Найдя там несколько богоимператоромерзких амулетов ручной работы, безнадежно вымазанных кровью и тухлым мясом, он выпустил из вокс-решетки странный звук, который можно было бы назвать выражением разочарования или огорчения. Звучало это примерно как хрипловатое: «Уууу-ууу». Затем он также заторможено, как прежде, развернулся к Торчеру и невнятно пробормотал:
- Ненавижу, когда меня отвлекают. Сволочи. Все.
Голос его звучал тихо, с хрипотцой и шелестящими радиопомехами.
Раптор пригнулся к полу, настороженно смотрел, но все же дал к себе прикоснуться, а потом придвинулся и вкрадчиво прошелестел:
- Они и меня доставали. А я достал одного из них. Ты видел?
Хозяин зловонного чулана тотчас подобрался, подтянулся и присел на корточки, сгорбившись и обхватив руками колени. Торчер заметил, что доспех незнакомца сверху донизу увешан высушенными головами, привязанными к ржавым цепям за волосы, амулетами из костей и непрерывно клацающими друг о друга черепами различных форм и размеров. Части его доспеха, похоже, ранее принадлежали не только разным легионам, но еще и разным моделям. Теперь весь доспех был перекрашен в темно-синий цвет и тщательно расцарапан на каждом свободном месте какими-то незнакомыми Торчеру письменами. Из-за этой рунической вязи казалось, что полуночно-синюю окраску брони украшают тонкие ажурные орнаменты. На левом наплечнике красовался крылатый череп, символ легиона, на правом – полустершаяся цифра VIII. На груди, насколько можно было разглядеть, ранее был барельеф с имперской аквилой, сейчас же от него остались только контуры, тщательно замазанные краской с нанесенным поверх рисунком трех скалящихся кривоватых черепов. Такого символа Торчер не встречал ни у одного легиона или ордена, следовательно, хозяин доспеха вполне мог намалевать что угодно по своей прихоти, а может, даже перерисовывает фасад нагрудника время от времени. Наличник шлема был не белый, как делали многие другие Повелители Ночи, чтобы добиться большего сходства с черепом, а довольно-таки неприметный, темно-синий и даже без раскинутых в стороны красных крыльев. Если не считать рунической вязи, шлем был в общем-то самым обычным.
Некоторое время хозяин комнаты молча пялился на вторженца, громко сопя через вокс-решетку, а потом пробурчал пополам с механическими помехами:
- Ты не такой, как они. Не похож.
Торчер согласно опустил морду, как будто под ногами вдруг нашлось нечто интересное, покачал головой:
- Надо мной хаос уже поработал, их же его дары только ждут, как и тебя.
Вскинувшись, он осел назад, устроился на сложенных лапах, опершись локтем об щиток на колене, заметил, как будто осуждающе:
- Ты не похож на раптора.
Из перепачканной кровью и мясом решетки вокса его оппонента раздалось приглушенное скомканное ворчание пополам с влажным причмокиванием.
- Да, не похож, - невнятно пробормотал хозяин комнаты, соглашаясь с утверждением.
Некоторое время он просто раскачивался взад-вперед, обняв себя за колени, потом вдруг отчетливо сказал:
- Меня зовут Тарроил. Я родом из имперского мира, который они называют Эшкалон-1. А вот тебя я впервые вижу, - последняя фраза прозвучала как замаскированный вопрос.
Кажется, обитатель зловонных покоев был первым Повелителем Ночи на этом корабле, который назвал Торчеру свое имя и вообще так легко пошел на контакт.
- Я тебя тоже впервые вижу, - Торчер оперся ладонью об пол и что-то подобрал, шаркнув воздухозаборником по кровавому месиву, повозился, чтобы было удобнее проглотить. - Мое имя - Торчер. Не помню, откуда я.
Что-то шевельнулось, как будто поплыло в воздухе. Подлинное ощущение или обман сверхчувств, статический разряд, накопленный оптикой, тень от поднятой руки, невнятный непрекращающийся шепот, что неизменно звучит справа, потому что правой стороной он все еще слышит без помощи машин.
Конечно, ложь. Им не понравилось, что он солгал.
Раптор застыл на месте с приоткрытой пастью, набитой кровавыми расползающимися ошметками, как будто ждал немедленного наказания за проступок, но его все не было и не было. А может быть, это мгновенное осознание того, что его не так зовут, не этим именем.
И еще - он забыл, как на самом деле.
Пауза затянулась. То ли Менкхор медленно соображал, что кто-то жрет его мозаичный пол, то ли он вообще не замечал этого. Некоторое время он продолжал бормотать что-то на неизвестном Торчеру языке, а потом вдруг без предупреждения, будто продолжая прерванную атаку, выбросил руки вперед и прямо-таки со звериной грацией, неожиданной для такой грузной туши, обвешанной цепями да черепами, прыгнул. Одним короким и точным прыжком он очутился морда к морде с Торчером и, злобно сопя, поднес кулаки с активировавшимися силовыми когтями-лезвиями к голове раптора с двух сторон.
- А ну выметайся! – рявкнул он через решетку вокса, будто только что сообразил, что в его логово проник незваный гость. – Проваливай, пока я тебе башку не отрезал. Ты такой же, как они. Такой же!
Для Торчера происходящее едва ли было неожиданностью; если во время разговора он с трудом различал громоздкий силуэт собеседника от окружающих его стен, то в движении все стало невероятно ясным. И понятным. Отчетливо побуждающим к действию.
Приподнявшись над полом, Торчер едва дал ему договорить, а потом рявкнул в лицо, опрокинув назад и заставив протрепетать все до единой занавеси из плоти на стенах. Сирены со щелчком встали на место, развернувшись вперед, и дрожь на излучателях заставила задрожать весь воздух, сколько его было в тесной коморке.
- Не такой. Я сильнее. Он-Она улыбнулся мне.
Коснувшись когтями лба шлема, указав на символ, что украшал его, раптор выпрямился на лапах и приоткрыл пасть, будто собрался визжать снова.
Но еще раньше откуда-то с заднего плана раздался сдавленный писк – это замотанные в бинты прислужники Менкхора зарылись своими жалкими тушками в наваленные грудами «отходы производства» - обрезки мяса и кожи – и, зажимая кровоточащие носы и уши, тщетно пытались спастись от визга раптора. Но Менкхор не обратил на них никакого внимания. Он, кажется, вообще слишком часто забывал о том, что с ним соседствуют какие-то смертные сумасшедшие мутанты. Повалившись на спину от резкой атаки Торчера, он перевернулся, безнадежно раздавив и перемешав выложенные на полу человеческие внутренности, а затем медленно приподнялся и уселся на корточки, снова обхватив руками колени. Лезвия сами собой втянулись в пазы перчаток. Доспех, перемазанный кровью и какой-то тухлятиной, казалось, не доставлял ему особых проблем. На Торчера снова уставились две красных линзы и бормочущая вокс-решетка. Будто ничего и не произошло.
С изумлением заметив, что противник вовсе не собирается продолжать так неплохо начавшуюся драку и, кажется, признал его превосходство, Торчер разочарованно заткнулся. Через несколько секунд он все же понял, что оборванная стычка не была признаком уважения к его силе; это было нечто совсем иное. И медленно, словно боясь спугнуть или показывая свои мирные намерения, он шагнул ближе, опустился на колени, на сложенные лапы, неловко и неудобно сел, отчего аугметика болезненно уперлась в остатки атрофированных мышц.
Две руки - окровавленная и грязная правая и одетая в массивную силовую перчатку левая протянулись к лицу Тарроила, к безликому шлему, иссиня-грязной морде, и пальцы легли на керамит осторожно, будто в подобии ласки. Вытянутое рыло с зубастой пастью придвинулось ближе, челюсти чуть разомкнулись, капая чем-то мутным; а за розовыми линзами никто не смотрел в глаза Повелителю Ночи, в такой же светящийся визор, что казался его глазами. Опустив веки, раптор мог одними касаниями и своим сверхъестественным слухом следить, знать о каждом движении в новосозданной иллюзии контроля.
Слишком близко; между лицевыми щитками этих странных противников расстояния оставалось неприлично мало, как будто им пришло в голову попытаться соединиться в противоестественном поцелуе.
- Выгрызу тебе глотку через шлем... будешь похож на раскрытый цветок, - шепот стал различим, и принадлежал он не тому, кто так и бормотал свои прокляться, но слаанешиту, который все возился на месте, как будто не мог устроиться удобнее. - Оденусь в твою шкуру, а когда начнешь гнить, сожру. Буду купаться в твоих кишках, пока они не размажутся в слизь. Размажу тебя... по стенам, везде по стенам, по каждой. Ты знаешь, как выглядят убитые моими сиренами? Ты видел? Показать?
Тихий шелест, генерируемый ко всему равнодушным вокалайзером, казался молитвой, и дрожащие когти все сильнее сжимали шлем Тарроила, цепляясь остриями за царапины и сколы.
Менкхор неожиданно дернул головой назад и вперед, несильно стукнув Торчера лбом о лоб и вырвавшись из захвата. Отпрянув немного назад, он уже более осознанно просипел в ответ:
- Может, ты не такой, как они, но это неважно, потому что ты ненастоящий. Когда я проснусь, тебя уже не будет.
Добавив еще пару слов на незнакомом Торчеру языке, он отполз в свой укромный угол и затих там.
Торчер выпустил его, чуть отпрянул от удара, кажется, даже злобно зашипел, но, качнувшись вперед, опустился на четыре конечности, шагнул следом и встал на две ноги.
- Я тебя разукрашу так же, как этого Фаорлина, - отчетливо-злобно проговорил раптор прямо в спину. - Повышибаю зубы и выебу в глотку, как шлюху. Не смей поворачиваться ко мне спиной, падаль!
Шипение сделалось тихим воем, от которого задрожали стены и пол, оставшимся шагом Торчер преодолел все оставшееся расстояние и сгреб своего собеседника за наплечник, прижал к себе спиной, заговорил сзади, и что-то шевельнулось у его левой лапы, колыхнулось радужным переливом.
- Недоделанные выродки. Кто-то из вас боится хаоса, а ты пытаешься ему служить? Я тебе покажу, как. Я все тебе покажу.
Тарроил не сопротивлялся и даже не делал попыток вырваться. Он как-то вдруг резко замер и будто окаменел, погрузившись в свои никому не ведомые мысли. Сложно сказать, услышал ли он вообще речь Торчера. Казалось, двинь его сейчас Торчер по лбу – даже этот широкий жест останется незамеченным.
Вдруг Тарроил встрепенулся, заерзал, но все же вырываться из хватки раптора не стал. Вместо этого он пробурчал довольно невнятно, ни к кому конкрено не обращаясь:
- Фаорлин подонок. Он мне не нравится. Да, Фар последняя скотина. Я давно хочу посмотреть, как выглядит его богатый внутренний мир. Редкий ублюдок, да.
- Мне он тоже не нравится, тупица и болтун, - раптор не шевельнулся, чтобы отпустить, напротив, слегка потерся воздухозаборником маски об наплечник Тарроила. - Сначала отстрелил ему руку, а сегодня разбил морду... он что-то сделал. Не помню, что-то мне сделал. Еще раз встречу - размотаю ему кишки...
Ему явно нравилось припоминать, что именно он сделал с Фаорлином, но выходило скверно, смутно, и Торчер недовольно кривился под шлемом. Потом он разжал когти и отпустил, присел на сложенные лапы и, задрав голову, посмотрел на собеседника снизу вверх.
- Я тебе не снюсь, - вдруг проговорил он. - Я помню себя. Я настоящий.
Тарроил, казалось, нисколько не смутился того факта, что несколько секунд назад его бесцеремонно схватили и облапали без спросу. Возможно, он этой мелочи даже не заметил. Он медленно, словно нехотя, развернулся на кортах, со свистом дыша в вокс-решетку.
- Ты настоящий? – немного с запозданием переспросил он. Линзы его шлема стали тусклыми, как догорающие угольки под стеклянным куполом. – И ты дал по морде Фаорлину? Если это правда, то расскажи мне все. Если это не правда – тогда тоже расскажи, я обожаю чужие фантазии.
Все это он проговорил на одном дыхании, с хриплым посвистыванием, но, впрочем, вполне осознанно.
Торчер чуть отодвинулся, словно давая себя рассмотреть и убедиться в том, что да, он действительно здесь и существует, потом убрал руки и, качнувшись назад, поднялся.
- Я ничего не стану тебе рассказывать, - прошелестел он, переступая. – Я лучше покажу.
Вырезанное на керамите слепое лицо с растянутым в стороны ртом, что украшало бронепластину на колене, с силой вломилось в шлем Повелителя Ночи, огласив его покои глухим стуком. Ударом Торчер повалил его назад, наступил на правую руку, навалился всем весом, чтобы прорезать когтями пол, намертво вцепившись в него, и навалился на грудь.
- Я все тебе покажу, - снова пообещал раптор, протянул лапы и нащупал крепления у горла своего собеседника, содрал – пустой шлем прокатился по полу, как оторванная голова и зубастая морда почти приблизилась к открытому лицу.
То, что было под шлемом, отдаленно напоминало лицо существа, некогда бывшего человеком. Какими-то неуловимыми чертами оно напоминало лицо Киршиана, однако все же спутать этих двоих было невозможно. Глаза Менкхора были большими, даже не считая того, что он намеренно округлил их, сверля Торчера безумным взглядом. Это безумие угадывалось даже на антрацитово-черной поверхности стекловидного тела, на которой затерялись случайные блики. Как и Киршиан, Менкхор был лыс и не имел бровей или ресниц, а кожа так плотно обтягивала кости, что казалось, будто на Торчера снизу глядит ухмыляющийся скелет. Бескровные губы Повелителя Ночи изогнулись в какой-то болезненной усмешке, обажив ряд крупных и острых зубов темно-желтого оттенка. Некогда бледная, как луна, кожа не была изуродована аугметикой, зато вязь тонких аккуратных шрамов, складывающихся на лбу и щеках в мелкие руны и рисунки, говорила о том, что Менкхор имеет страсть рисовать не только на стенах или своем доспехе. Некоторые свежие шрамы еще кровоточили.
Менкхор поначалу не сопротивлялся или просто не сразу сообразил, что его буквально подмяли под себя и навалились сверху. Он лишь фыркал и продолжал ухмыляться, а потом внезапно приподнял голову, раскрыв пошире пасть, и попытался точным резким движением оцарапать Торчера по лбу остро заточенными зубами.
Раптор проворно отдернулся, отделавшись только длинной царапиной, но ненадолго – взявшись левой лапой за оскаленную челюсть, он заставил Менхкора отвернуть голову в сторону и снова придвинулся вплотную. Наклонившись к самому уху левым виском, где у него был динамик вокалайзера, Торчер зашептал:
- Верно, все так, он тоже пробовал меня достать. Верещал и плакал, и угрожал, как маленькая девочка... ты знаешь, мне кажется, у меня когда-то была сестра. Я вспомнил о ней, когда слышал этот забавный визг...
Дорожка кровавых капель из рассеченного лба прошлась по бледному безволосому лицу Повелителя Ночи; Торчер покосился, не поворачивая головы, посмотрел ему в самые глаза и непроглядно-черные, они показались ему похожими на глаза демона, пристальный взгляд с той стороны, всегда безумный и всегда с голодным оскалом. И, выворачивая голову пойманного астартес дальше, чтобы эта чернота больше не могла пялиться на него, раптор попробовал его кожу на вкус, кровяной и солоноватый вкус сочащейся из разрезов сукровицы и грязи. Это успокаивало. Возя языком по лицу Менхкора, он будто сам в свою очередь убеждался, что тот тоже настоящий и живой, не тварь, одевшаяся в не принадлежащую ей плоть.
- Мне кажется, он звал Киршиана. Угрожал мне, как будто рассчитывал, что нас услышит кто-то третий. Он звал, но никто не пришел, - Торчер продолжил свой рассказ неожиданно и почти задумчиво, словно ждал, что его собеседник поступит так же. – Мне это не понравилось. Знаешь, что я сделал? Использовал его глотку по назначению!
Издав оглушительный и резкий звук, по-видимому, долженствующий означать усмешку, раптор неожиданно отпустил голову Менхкора и показал ему, вывернув левую руку тыльной стороной вниз, показал бесстрастную литую рожу маски, украшающую перчатку и то, что вылезало из широко открытого металлического рта. В какой-то момент все извивающиеся языки стали ясно видными и болезненно-четкими, обвились вокруг когтей, с них закапало вниз, распространяя нежный и волнующий аромат варп-мускуса.
Бледное лицо, испещренное сеткой порезов, продолжало безмолвно взирать на Торчера. Сложно сказать, поверил ему Менкхор или нет (да и вообще понял ли, что именно сказал раптор про его расправу над Фаорлином). А вот живые щупальца, вылезшие из недр перчатки Торчера, его явно заинтересовали. Менкхор даже протянул руку, чтобы осторожно дотронуться до них. При этом его, кажется, не волновало, что Торчер продолжает бесцеремонно сидеть на нем сверху.
Раптор позволил коснуться себя, позволил и в ответ потянулся этими противоестественными отростками навстречу – в какой-то момент они распластались по броне, а потом скользнули насквозь, доставая до кожи. И повторение вкуса, воспринятое многократно сильнее, заставило задрожать всем телом.
- Что, тоже хочешь отсосать? – поинтересовался Торчер, тяжело опустив левую руку на пол рядом с лицом Менкхора.
Жуткая ухмылка Повелителя Ночи превратилась в судорожный оскал, испещренное порезами лицо исказила гримаса какой-то внутренней борьбы. С шумом выдохнув воздух, Менкхор сжал челюсти, и из уголков его бледных тонких губ потекли темные ручейки крови – кажется, он ненамеренно прокусил свою собственную кожу острыми зубами. Он тяжело, как сонный зверь, заворочался, пытаясь встать или сбросить с себя Торчера, но раптор, кажется, был вдвое сильнее. Тогда Менкхор открыл пасть пошире и выдохнул прямо в морду раптору облачко гнилостного запаха вместе с шипящими словами:
- Ты опоздал. Я уже договорился с другими, - и после этого как-то совсем нетипично для Повелителя Ночи хихикнул, будто эта ситуация забавляла его.
- Собираешь черепа для него? – прошипел раптор, и из приоткрытой пасти снова потекла мутная струйка слюны; завозившись на месте, он сгорбился, подобрался точно перед схваткой.
Тяжелые веки Менкхора чуть опустились, он скосил глаза и будто что-то высматривал на нагрудной пластине своего доспеха. Это нехитрое инстинктивное движение головой могло означать только одно – Менкхор проверяет, не прожжет ли слюна Торчера значительную дыру в его доспехе, а затем и в живой плоти. Но, кажется, капля липкой тягучей слюны раптора не обладала теми же свойствами, что у Повелителей Ночи и многих других братьев-астартес. Это было хорошо. Менкхор тут же заметно оживился и осмелел.
- Еще раз так сделаешь – плюну тебе в рожу, мало не покажется, - без угрозы, а скорее с каким-то почти человеческим задором сообщил он Торчеру, снова подняв взгляд на нависшего над ним раптора. А затем, чуть подумав, добавил: - Черепа не для него. Черепа для меня. Для него только кровь, ее всегда проливается в избытке.
Тихо всхлипнув горлом, раптор сильнее стиснул подбородок этого странного астартес, который казался ему то безумно интересным, то раздражал, то злил. Наконец, решив, он отпустил и резко, с размаху приложил собеседника тыльной стороной перчатки – на позолоченном лице, что украшала ее, размазалась кровь, словно тварь испачкалась, пока жрала. Он снова занес руку, но потом прижал ее к груди, языки переплелись между собой, стекающий с них сок то ли смывал, то ли растворял кровавый след, капал на нагрудник Менхкора, потом ему на разбитые губы. Сгорбившись, Торчер навис над ним и чуть наклонил набок голову, словно собирался впиться в зубами в лицо в противоестественной пародии на поцелуй, дорожка слюны снова потянулась вниз из приоткрытой пасти.
- Будешь мне угрожать – убью.
Менкхор больше не ухмылялся, он судорожным движением шеи отвернул голову от Торчера и яростно сплюнул в сторону кровь и несколько капель неведомой субстанции, капающей с перчатки раптора. Менкхор был, конечно, слегка не в себе, но не настолько, чтобы вообще потерять инстинкт самосохранения.
- От тебя воняет, - неохотно протянул он, осторожно поворачивая голову в исходное положение. – Мне не нравится, что от тебя воняет, - повторил он. И зачем-то добавил: - Все-таки ты опоздал, меня не интересует то, что может предложить твой Темный Принц.
Он словно угадал, словно понял, что нужно сказать, чтобы раптор отпустил, в два рывка выдрал когти из пола и убрался в сторону, куда-то в угол. Он знал, о чем говорил Менкхор, о запахе варпа, которым провонялся насквозь, почти неуловимый, неотступный, отвратительный, он теперь уже навсегда с ним.
- Как твое имя? - вдруг спросил Торчер, обернувшись; почему-то он хотел его запомнить.
Недовольно ворча что-то неразборчивое, Менкхор грузно приподнялся на локтях, затем перевернулся набок и лениво зачерпнул перчаткой слизистую массу, покрывающую пол. Затем осторожно положил отвратительно пахнущий комок на место и, неспешно подобравшись, вновь уселся на корточки. Не обращая внимания на Торчера и словно совсем забыв о его существовании, Менкхор принялся шарить вокруг себя руками, точно слепой, потерявший что-то важное. Правда, он вовсе не искал что-то, а просто выравнивал выложенный человеческими внутренностями пол, чтобы придать ему хотя бы видимость прежнего состояния. После короткой стычки с Торчером большая часть внутренностей раздавилась, перемешалась в хлипкую массу и вообще уже никуда не годилась.
- Плохо… - бормотал Менкхор себе под нос. – Ну вот, теперь все заново делать, - в его ворчании, казалось, прозвучала нотка обиды.
- Не переживай, - без выражения произнес Торчер, наблюдая этими манипуляциями. - Скоро совсем похожее варповое дерьмо само к тебе приползет. Ты знаешь, что корабль этот обрастает? Видел, как это происходит?
Менкхор замер. Он перестал шарить руками вокруг себя и поднял взгляд из иссиня-черных глазниц на незваного гостя. Это нехитрое движение выглядело почти осознанным, почти адекватным.
- Киршиан тоже говорил об этом, - буркнул он как-то недовольно. - Но мне-то что с того? И тебе что?
Торчер обернулся, оценивающе посмотрел и, демонстративно высунув один из полупрозрачных языков, медленно облизал его.
- Надо было задушить тебя ими... мы все просто пополним ряды пропавших в варпе и я не думаю, что нам повезет оказаться на Планете Удовольствий. Ты должен сказать ему, меня он не слушает. Скажи ему.

Больше всего на свете Киршиан желал сейчас избавиться от размокших и противно хлюпающих ботинок. Он стремительным движением сбросил их перед мусорным отстойником и не глядя швырнул в черную дурно пахнущую бездну. Ботинки неслышно приземлились где-то внизу, пополнив содержимое отстойника еще на пару килограмм бесполезного хлама. Не ощущая ледяного холода палубного пола, Киршиан босиком дошел до душевой, где он недавно встретил Фаорлина, и некоторое время, пользуясь общим умывальником, тщательно смывал с себя брызги и пятна крови и тухлятины. Из коридора за ним тянулась цепочка мокрых коричневых следов. Вокруг него быстро образовалась лужа, кран брызгал в разные стороны ледяной водой, но Киршиан не обращал на это внимания. Он вообще, казалось, давно не замечал холода, не испытывая дискомфорта при контакте с ледяной водой или ледяным полом. Чего не сказать о контакте с берлогой Менкхора, после которой даже привычный ко всем видам резни Повелитель Ночи испытывал дикое желание смыть со своего тела следы от кое-чьей мебели.

Тканевые штаны вымокли и снизу пропитались темно-коричневой жижей. Киршиан сначала хотел выбросить и их следом за ботинками, но вовремя отказался от этой мысли, решив, что разгуливать по коридорам без штанов – это уже слишком. Он вспомнил удивленную реакцию Фаорлина, когда тот увидел его гуляющим в столь легкомысленном прикиде. Он усмехнулся, представив, что сказал бы Фаорлин, встреть он сейчас Киршиана еще и без штанов. В итоге промокший до нитки, но в целом довольный сделанным, Киршиан покинул темное помещение, оставив после себя слабо поблескивающие лужицы на полу, и направился к своим покоям. Вообще-то он хотел проведать Хартуса в апотекарионе, но для начала решил все-таки позвать слуг, чтобы те облачили его в доспехи. На сегодня достаточно неофициального вида, подумал он, пора и честь знать.

Он обнаружил бусину вокса там же, где ее оставил – на стопке чистых полотенец в своей маленькой келье. Дверь оказалась открыта – вернее, не заблокировала, и открывалась от легкого прикосновения ладони. С одной стороны это было хорошо, что он забыл заблокировать за собой дверь, поскольку без перчатки с чипом он не смог бы ее открыть. А с другой, это было плохо, мало ли кто мог забраться сюда в его отсутствие. Оглядев полутемный нехитрый интерьер и обнаружив, что вроде все на месте, Киршиан привычным движением сунул в ухо вокс-бусину и кликнул Суана Кела, чтобы тащил свою задницу к господину. Вскоре шустрая кучка слуг во главе с унылым долговязым парнем болезненной наружности наскоро собрала детали доспеха вокруг неподвижной фигуры своего повелителя. Киршиан с чувством какого-то злобного удовлетворения ощутил привычное холодное покалывание в запястьях, лодыжках и позвоночнике, по всему телу разлилась приятная мелкая дрожь, когда штекеры доспеха вошли в аугметические разъемы его собственной плоти. И когда он наконец показался в отсеке апотекариона в полном боевом облачении, уверенно держа шлем на сгибе локтя, от недавнего смятения и «неподобающего внешнего вида» не осталось и следа. Даже Фаорлину было не к чему придраться. На каменном лице Повелителя Ночи застыло равнодушно-холодное выражение, необычные глаза, так разительно отличающего его от всех остальных на этом корабле, оглядывали мир с высокомерным презрением. Киршиан снова стал самим собой или, по крайней мере, таким, каким его хотели бы видеть братья.

Не обращая внимания на смертных санитаров, он прошелся вперед-назад по опустевшему помещению, придирчиво осмотрел каждый угол, нет ли где беспорядка, и остался в целом доволен. Одно только ему не понравилось – Хартуса не оказалось на месте. Бросив отрывистый вопрос дежурному санитару, он получил сбивчивый ответ о том, что, дескать, господин чародей очнулся пару часов назад и молча куда-то ушел, никому не докладываясь о своих дальнейших планах. Киршиан ничуть не удивился, что смертные слуги понятия не имеют о дислокации Хартуса, поэтому не стал ругать их и крушить мебель. Он и так знал, куда мог направиться Хартус – скорее всего, он уже вернулся в свою обитель и теперь рвет и мечет, обнаружив, что его рабы устроили там генеральную уборку.

Криво ухмыльнувшись при этой мысли (чем неслабо напугал смертных), Киршиан вышел в коридор и неспешно направился к покоям Хартуса. Пожалуй, для начала следовало бы зайти в оружейную и забрать оттуда Хартусову наркоту, чтобы перепрятать ее получше, но он решил все-таки сперва наведаться к колдуну. И хоть ему ужасно не хотелось этого делать, но любопытство пересилило. Он должен был расспросить Хартуса о его стычке с Торчером.

Вообще Хартус, по мнению Киршиана, был довольно-таки неприятной личностью. У него было что-то общее с Менкхором, эти двое не пользовались популярностью на его корабле. Но Менкхор хотя бы сидел в своем чулане и не высовывался, Хартус же был всегда рад поболтать со своими редкими гостями, толкнуть речь о том, какие все вокруг быдло и идиоты, морально опустить собеседника и снова погрузиться в наркотическую медитацию. А еще Хартус был патологический лгун. Он искренне высказывал свое мнение только когда нужно было кого-нибудь смешать с грязью, в остальном же колдун был на редкость лжив и лицемерен. Он уже много лет тщательно разыгрывал из себя невесть что, создавал образ не того, кем является, и так перестарался, что это стало заметно.

«Хартус постоянно лжет, по поводу и без, - сказал как-то Фаорлин, когда зашел разговор о проблемных братьях по оружию. – Это у него в крови, в мозгу и в душе, он лжет просто потому что может, потому что никто ни разу не дал ему за это по морде. Причем, он лжет не ради выгоды, не чтобы спасти свою задницу, а просто так, по привычке. Скажем, если ты его сейчас вызовешь к нам сюда по воксу, а он, к примеру, спит, так он соврет, что жрать пошел. А если он жрет, то соврет, что с варпом общается. Или что пошел навигатора навестить. Короче, найдет о чем соврать, даже если в этом нет особого смысла».

Это было действительно так, от Хартуса можно было ждать искренности в последнюю очередь. Он хитрил, увиливал от ответов, говорил пространные речи, создавая вокруг себя ауру «не такого, как все», презрительно отзывался обо всех, кто его окружает, и вел жизнь затворника. Неприятный тип, в общем. Причем, зачем Хартус избрал такую тактику поведения, было доподлинно неизвестно. Киршиан полагал, что колдуну просто однажды стало слишком скучно. Предвидя очередную порцию лжи, вопросов без ответов и снисходительные намеки на его ничтожность, Киршиан задумчиво остановился перед руническими дверьми, наглухо закрытыми и скрывающими за собой прокуренную комнату для медитаций, в которой Хартус устроил свое убежище. Не было видно замотанных в рваные одежды рабов. То ли они находились внутри, то ли колдун всех намеренно разогнал. Незаметно вздохнув и приготовившись к посещению еще одного морального урода, Киршиан прикоснулся сжатым кулаком к плоской панели на стене. Зажужжали невидимые механизмы, послышалось шипение гидравлики, и двери медленно, со скрипом открылись.

Киршиан шагнул внутрь и огляделся. Обширный зал со сводчатым потолком казался совсем пустым и безлюдным. Сквозь огромное панорамное окно бывшая капелла для медитаций озарялась бледно-сиреневыми всполохами Имматериума. Корабль по-прежнему несся через варп и вот-вот должен был достигнуть места своего назначения. Киршиан нутром чувствовал, что они уже близко – хотя бы потому, что по его внутренним ощущениям путешествие слишком уж затянулось. Конечно, варп непредсказуем и все такое, он слышал истории о тысячелетних плутаниях по его безвременным просторам, слышал байки о путешествиях во времени и прочую неправдоподобную чушь. Но все же склонен был полагать, что причина такой задержки более проста: навигатор был уже настолько старым и дряхлым, что не ровен час откинет копыта. Немудрено, что ему становится все сложнее и сложнее отыскать путь сквозь неведомые глубины Имматериума без путеводного луча Астрономикона. Им еще повезет, если Асесу не заведет корабль на верную погибель в пучинах космического безмолвия, где не то что свет далекой Терры – даже отъявленные хаоситы и ксеносы не наблюдаются.

Капелла для медитаций поначалу только казалась пустой. Разумеется, хозяин столь просторного и холодного помещения был тут как тут – валялся прямо на полу неподалеку от металлических опор пандуса, поднимающегося к панорамному окну. Киршиан к своему неудовольствию отметил, что любимый ковер колдуна тоже целехонек – любовно разложен посреди комнаты. Он слегка удивился, отчего Хартус дрыхнет на холодном полу, отвернувшись от дверей и смешно подтянув ноги к груди, но потом понял, что ковер был насквозь мокрым. Должно быть, Хартус заставил своих рабов выстирать его (представить, что Хартус сделал это сам, Киршиан не мог). Кое-где на полу еще виднелись невысохшие лужицы, следы влажной уборки, которую затеяли смертные рабы в то время, пока Хартус разлеживался в апотекарионе. Сейчас же рабов и след простыл. Киршиан предположил, что колдун попросту вытолкал всех взашей, когда увидел, что его хозяйство подверглось столь подлому унижению – генеральной уборке.

У стены справа по-прежнему громоздились навалы каких-то пыльных книг, непонятного назначения предметов быта из далеких миров, каких-то мелких ящиков и прочего хлама, который Хартус тщательно коллекционировал. До этой свалки у рабов явно руки не дошли, чего стоило только вымыть огромную площадь пола! Но, по крайней мере, в помещении уже не пахло блевотиной и прочими отходами жизнедеятельности хозяина, остался только легкий химический запах хлористых моющих средств.

Гулко ступая по влажно блестящему полу, Киршиан приблизился к спящему на боку колдуну. По правде говоря, он не был уверен, что Хартус действительно спит. Возможно, эта свинья изволила проснуться едва он вошел в помещение и сейчас только притворяется спящей скотиной. Но, как бы там ни было, Киршиан не собирался играть в очередные игры Хартуса, поэтому присел рядом и бесцеремонно перевернул колдуна на спину, больно сжав ему плечо. Хартус, бледный и слегка взъерошенный, дернулся и открыл глаза, будто и вправду спал. Хмуро глянув на Киршиана снизу с каким-то недовольным прищуром, он буркнул: «А, это ты», - и нехотя приподнялся, опираясь на руки.

Киршиан встал. С высоты своего роста Хартус казался ему каким-то маленьким и даже жалким. Хартус был одним из немногих Повелителей Ночи (едва ли не единственный на этом корабле), кто облачался в боевую броню крайне неохотно и в случае острой необходимости. Все свободное время, которое он проводил в своей комнате, он вообще не признавал не то что броню, но иногда даже обычную одежду. Киршиан несколько раз заставал Хартуса в довольно непристойном виде - в чем из апотекариона вылез после первой генной имплантации. Колдун тогда возлежал на своем любимом ковре, окутанный едкими дымными кольцами, и бормотал что-то невразумительное. Царивший на корабле вечный холод, заставляющий смертных кутаться в одеяла и прижиматься к генераторным машинам, нисколько не заботил Хартуса. Казалось, он вообще не замечал холода. Вот и сейчас он был одет ненамного лучше, чем Киршиан пару часов назад. Босой, в коротких синтетических штанах серого цвета и длинной расстегнутой рубашке, под которой виднелся поросший черными волосками торс, Хартус сейчас меньше всего был похож на воплощение страха и ужаса Галактики. Он задумчиво пялился в пространство, поджав под себя ноги, растерянно чесал густую кучерявую бороду и, казалось, вовсе позабыл, что Киршиан по-прежнему возвышается над ним грозной каменной статуей.

Киршиан терпеливо ждал, пока его соизволят заметить.

- Ну чего приперся? – наконец «поздоровался» с ним Хартус, подняв глаза. – Я не в настроении выслушивать твои нотации.

- А я не в настроении учить тебя жить, - быстро парировал Киршиан.

- Вот и прекрасно, - сказал на это колдун каким-то бесцветным голосом, опуская взгляд. – Тогда расходимся.

- Я пришел не для того, чтобы читать тебе нотации, - ответил Киршиан, подумав, что вообще-то он собирался устроить Хартусу разбор полетов. – Мне нужно с тобой поговорить.

- Ну так говори и побыстрее, - огрызнулся колдун, беспокойно ерзая на пятой точке.

Он видел, что Хартус действительно не в своей тарелке. Куда только делся его вечно насмешливый тон? А самоуверенная физиономия? Колдуна как будто подменили. Хартус даже не пытался «держать лицо», он заметно нервничал и не скрывал этого, продолжая дергать себя за бороду и периодически почесывать шею. Он как-то беспокойно озирался и ни на чем надолго не задерживал взгляд. И что самое удивительное – отвечал как будто по делу и как будто в конструктивном диалоге, совершенно позабыв про свою манеру говорить загадками и морально опускать собеседника. Киршиан подумал, что Фаорлин, должно быть, был абсолютно прав, когда говорил, что Хартус – прожженный лицемер и постоянно ломает комедию. Неужели сейчас он видит Хартуса-настоящего, на миг выглянувшего из-под маски Хартуса-насмешливой-скотины?...

Киршиан принялся расхаживать туда-сюда по комнате, еще больше нервируя Хартуса. Он пожалел, что колдун спрятал куда-то все свои глиняные курительницы для благовоний, иначе было бы что разбить и попинать ногами назло Хартусу. Но этого маленького развлечения ему не предоставили. Тогда Киршиан неторопливо принялся излагать цель своего прихода:

- Видишь ли, Хартус, - протянул он, - ни для кого не секрет, что ты на моем корабле последняя скотина. Не отрицай, я это знаю. Ты иногда меня сильно бесишь, но ты все еще мой брат, - Хартус фыркнул при этих словах, но Киршиан продолжил как ни в чем не бывало: - Поэтому я сделаю одну попытку помочь тебе.

- Мне не нужна твоя помощь! – быстро выпалил Хартус, нервно сцепляя руки в замок.

От Киршиана не укрылся этот нехарактерный для Хартуса жест. Теперь они словно поменялись местами: раньше Хартус чувствовал себя хозяином положения и всячески давал понять своему собеседнику, что тот говна не стоит, теперь же Киршиан чувствовал, что перехватил инициативу в свои руки. Такой шанс не следовало терять, ибо Хартус может очень быстро прийти в себя и снова нацепить маску подлой свиньи.

- А мне кажется, что нужна, - невозмутимо бросил Киршиан, останавливаясь в десятке шагов от Хартуса. – Потому что, когда ты признаешь, что одному тебе не справиться, я уже буду не в силах что-либо изменить. Я знаю, что Торчер дал тебе какую-то наркоту, - он возвысил голос, заметив, что Хартус готовится возражать. – Я знаю, что у тебя с ним произошла драка в арсенале. Торчер мне все рассказал.

- Все рассказал? – тупо переспросил Хартус, вновь принимаясь дергать себя за бороду.

- Да, все, - безжалостно подтвердил Киршиан, с наслаждением наблюдая за тем, как колдун снова разнервничался. – Но ты не беспокойся, меня не интересуют анатомические подробности твоей личной жизни, - Хартус заметно содрогнулся после этой фразы. – Но я должен знать, как так получилось, что ты обдолбался веществами, которые дал тебе Торчер. Если честно, я думал, что ты немного умнее, принц Мехмет.

Хартус пропустил эту колкость мимо ушей, думая о чем-то другом. Киршиан терпеливо ждал ответа. Так и не дождавшись, он добавил:

- Ты в полной заднице, Хартус, поэтому позволь мне помочь тебе, пока еще не поздно.

И он снова с удовольствием отметил, как Хартус конвульсивно дернулся при слове «задница». Но тут же на смену мрачному удовлетворению пришло чувство омерзения – от осознания того, что Торчер, кажется, сказал правду насчет «личной жизни» Хартуса. И он тотчас пожалел, что столь великодушно пришел предложить свои услуги этой мелочной корыстной скотине с извращенным представлением о досуге.

- Но у меня все в порядке, - растерянно ответил наконец колдун, подняв на своего командира затравленный взгляд. – Не понимаю, о чем ты вообще говоришь.

Киршиан понял, что Хартус уже достаточно пришел в себя, чтобы занять позицию «я не я, и наркота не моя». Вытащить его из раковины, в которой он спрятался от допроса, будет сложно.

- Расскажи, что произошло у тебя с Торчером, - потребовал Киршиан как можно решительнее, снова принимаясь ходить туда-сюда. – Можно без личных подробностей. Только про вещества.

- Да ничего не произошло, - буркнул угрюмо Хартус, поочередно почесывая руки. – Он мне какую-то траву предложил, ну я не рассчитал дозу. Меня слегка глючило пару суток. Вот и вся история. С кем не бывает.

- Да уж, действительно, с кем не бывает, - Киршиан не удержался от саркастического замечания. – Слушай, Хартус, хватит прикидываться идиотом. На моем корабле и без тебя идиотов хватает. Ты сам на себя не похож. Я тебя прежде никогда таким не видел.

- Каким – таким? – нехотя уточнил Хартус.

- Ну... – Киршиан задумался в поисках подходящего сравнения. – Ты будто обдолбался своими наркотиками сверх меры. Вид у тебя бывал и получше.

- Ну так я действительно обдолбался наркотиками сверх меры, - признал Хартус несколько удивленно. – И да, чувствую я себя на редкость хреново. Поэтому сделай одолжение – прекрати нести чушь и дай мне выспаться.

Киршиан раздраженно посмотрел на колдуна. Даже находясь в крайне болезненном состоянии, эта сволочь умудряется по старой привычке увиливать от ответа и хамить. Все-таки некоторые вещи в этом мире остаются неизменными при любых обстоятельствах – например, скотский характер некоторых местных персонажей.

- Я уйду, - с едва заметной угрозой пообещал он, снова останавливаясь. – Но в таком случае не беспокой меня, когда будешь подыхать от очередного передоза. Я бы предложил тебе прогуляться со мной в апотекарион и…

- Нет, - огрызнулся в ответ Хартус. – Хватит с меня твоих любителей зверушек. Со мной все в порядке, ясно?

Такая грубая прямота была настолько нехарактерна для Хартуса, что Киршиан в очередной раз убедился – что-то пошло не так. Воздух едва заметно затрещал от повисшего в нем напряжения, явственно запахло надвигающимся конфликтом интересов. Киршиан почти физически чувствовал раздражение Хартуса и его сильнейшее желание остаться в одиночестве. Должно быть, он сделал ошибку, попытавшись надавить на колдуна и вытрясти из него подробности истории с Торчером. Теперь Хартус точно закроется в себе и скорее сдохнет, чем придет к нему за советом.

Киршиан тоже быстро потерял терпение.

- Отлично! – воскликнул он несколько наигранно. – Как хочешь. Сиди тут и жди ломки, которая тебя непременно накроет в скором времени. Я надеюсь, у тебя хватит ума не просить у Торчера вторую дозу этой травы или чего он там тебе дал… Но когда тебе станет совсем херово – можешь ко мне не бежать.

Он отвернулся от по-прежнему растерянно сидящего на полу Хартуса и гулкими шагами направился к руническим дверям. Там, на пороге, он все-таки обернулся, надеясь, что Хартус все-таки проявит благоразумие и обратится к нему за помощью, но нет – колдун по-прежнему беспокойно ерзал задницей по полу и пялился куда-то в пространство.

«Вот придурок», - с бессильной злостью подумал Киршиан и решительно вышел.

Он пообещал себе больше не нянчиться с Хартусом. Колдун сам во всем виноват – подрался с Торчером, попробовал какие-то неизвестные вещества, вступил в богоимператоромерзкую связь, а сейчас, когда он находится на пороге наркотической ломки, отрицает любую помощь. Ну не придурок ли? Киршиан прямо-таки кипел от бешенства и не понимал почему. Неужели его настолько беспокоит судьба Хартуса? Он сам не раз признавался, что колдун его бесит больше Менкхора и Рафика вместе взятых. Тогда с чего вдруг его так заботит состояние Хартуса?

Киршиан объяснил это себе тем, что Хартус – единственный после Асесу обитатель «Бродяги», который может вести корабль через варп. А в таком состоянии он едва ли найдет дорогу в сортир, не то что в Око Ужаса. И поскольку состояние Асесу тоже не самое лучшее, то вся команда «Бродяги» имеет реальные шансы навсегда застрять на станции Гурона. И тогда Корсары вытрясут из них все, что только можно, навешают новые долги, которые будут означать вечное рабство у Гурона. Киршиан поежился, представив себе такую перспективу. Как бы ни противно было ему менять свое решение, он все же подумал, что стоит наведаться к Хартусу через пару часов и попробовать воззвать к его здравому смыслу. А если не получится – насильно утащить его в апотекарион и приказать этому ветеринару-неудачнику сделать все возможное, чтобы навсегда убрать эту наркоту из крови Хартуса и предотвратить возможную зависимость. К Торчеру он по каким-то смутным личным причинам не хотел обращаться.

- Это ты, скотина проклятая, - зарычал он, не очень удачно отплевываясь сквозь вокс-решетку. – Сука… Я сделаю из твоей шкуры ковер для нашего ебанутого колдуна! – казалось, худшего оскорбления он не мог сейчас придумать.
Тенверд быстро догадался, что это подлая скотина Менкхор вздумал впервые за свою жалкую жизнь поднять руку на того, кому прежде боялся посмотреть в глаза. Тенверд до крови прокусил себе нижнюю губу, корчась и рыча от бессильной злобы. Все его мышцы свело болезненными судорогами, особенно левую лодыжку, в которую не так давно вонзился нож противника. Он не мог даже толком отбиваться, не то чтобы перехватить инициативу, а Менкхор, радуясь беспомощности своего злейшего врага, с хозяйским видом уселся на нагрудник Тенверда, как ранее на нем самом сидел Торчер, и продолжал сдирать с него шлем, бурча какие-то бессвязные угрозы и капая кислотной слюной.
Торчер знал, что случилось с ублюдком. Знал и от души веселился, наблюдая, как тот не держится на ногах, а потом падает под градом ударов этого третьего, что торчал в углу и, по-видимому, совершенно оглохшего.
Он отличался от них. Отличался не только своей меткой, своими увечьями, из-за которых его тело наполовину состояло из аугметики, отличие было еще глубже. Ему не подходили ни лекарства, ни стимуляторы, которыми пользовались обычные астартес; то, что текло в его жилах, заставляло всю его нервную систему пылать, отзываясь на малейшее движение и шорох болью и извращенным удовольствием. Для человека эта отрава, сделавшая ядом всю его кровь, была смертельна, астартес мог выжить, но последствия оказывались сродни тем, что он сейчас наблюдал. Чудовищная перегрузка нервной системы обернулась приступом, сродни эпилептическому припадку.
Он не хотел вмешиваться. Ему совершенно не нравилось, что этот недотепа его порезал, не нравилась готовность, с которой этот новоприбывший пустил в ход когти; раптор, в общем, не привык к тому, что ему всерьез могут угрожать свои – чем-то более опасным, чем унижение и побои, но здесь, с этими все было не так.
И он висел под потолком, и ждал, чтобы отлупить победителя, или обоих. И чем дольше это длилось, тем сильнее ему хотелось спуститься и помочь выродку, а потом разбить ему его непочтительную башку. Но внизу творилось нечто, выходящее за все рамки. Кхорнит явно собирался убить своего противника, бестолково, суматошно, неловко, но он шел к своей цели, размахивая кулаками, булькая и рыча.
Коротко лязгнули стальные лапы.
- Хватит, - как обычно, негромко проговорил он, и, разумеется, не был услышан.
Ухватив хозяина этой берлоги за наплечник, раптор отшвырнул его назад, наступил ногой на руку и повторил, выведя свой голос на боевые динамики.
- Хватит, я сказал!
На всякий случай он показал выродку левый кулак.
Менкхор поначалу даже не понял, что его столь бесцеремонно оторвали от своей жертвы. Все еще булькая слюной и рыча, он попытался высвободить руку и снова добраться до Тенверда, чтобы завершить начатое, но Торчер оказался сильнее. Тогда Менкхор, немного побрыкавшись, затих и как-то жалобно глянул на Торчера снизу вверх, как провинившаяся собачонка. Пусти, мол, добрый друг, ну дай мне открутить голову этому мудаку, ну пожалуйста.
Тем временем позади Торчера кряхтел и извивался на полу Тенверд, на этот раз уже пытаясь самостоятельно стащить с головы бесполезный шлем с разбитыми линзами, но это ему никак не удавалось.
- Опустившиеся животные, - пробурчал раптор, медленно вышатывая когти из пола, поднял ногу, опустил, чавкнув разбросанными внутренностями; казалось, все происходящее у него уже не вызывало ничего, кроме отвращения.
И это впрямь было так.
Сколько бы лет ни прошло, ни один год не принес этому крохотному замкнутому обществу ничего, кроме разложения и дегенерации. Схватки боевым оружием, нечистоплотность в обращении с варпом, отсутствие целей и дисциплины – он видел это и раньше, но редко где – настолько запущенно. Из этого места нужно было уходить. Уходить куда угодно, иначе он знал, что бывает.
Они не возвращаются. Просто исчезают в походах, пополняют собой рои обломков, кружащие на далеких и холодных орбитах. Они не возвращаются, эти неудачники, и их рок не перевесит даже его сверхъестественное везение, подаренное богом. И, склоняясь над сидящим на полу Повелителем Ночи, сжимая его голову в своих руках, Торчер отстраненно думал о том новом, что теперь он чувствовал невероятно отчетливо – о страхе, который был похож на скрежет стекла по когтям, на гулкий звук далекого взрыва, на лезвие ножа, скребущее по языку. Так уже когда-то было, так они предупреждали его.
Показав тому, второму, свой вечный оскал, он предупреждающе взвизгнул, чтобы не смел касаться, чтобы не смел приближаться со своим проклятьем, с этой обреченностью на гибель и падение, которое вдруг стало отчетливым, как аромат разлагающихся кишок, колючий, душный, наполняющий рот слюнями. И все же от него сводило глотку.
Ладони сжались на вороте брони, пальцы скользнули выше, легли на изборожденные шрамами щеки. В каждом шраме отчего-то ему теперь мерещился угловатый символ кровавого пса, величайшего собирателя черепов, ненавистной твари, служение которой оставило внутри обугленный след боли и отчего-то стыда.
- Я украшу тебя, - прошелестел динамик, и услышать это мог только он сам, странные слова, вдохновленные пришедшим изнутри ощущением, что да, сможет, пришло теплом изнутри.
Проведя по голой и уязвимой коже, он повернул палец и на пробу, в первый раз коснулся когтем. С негромким гулом включилось силовое поле; впившись в челюсть правой рукой, раптор держал своего неудачливого противника и быстро наносил одному ему понятный узор. Знаки удачи и одно из имен, которые носил его бог... странно, что именно в этот момент, странно, что именно этому отщепенцу повезло ощутить на себе это посланное варпом вдохновение, но Торчер не привык спрашивать. Он делал, а, когда закончил, старательно вылизал порезы, чтобы не зажили легко, чтобы новые шрамы легли поверх старых и навсегда впечатались в шкуру кретина, даже не осознавшего своей удачи.
- А теперь ты.
Раптор обернулся к тому, второму, с которым он только что сражался едва ли не  насмерть.
- Теперь ты, - неприятным, скрипучим голосом повторил он, схватил ублюдка за руку и поволок на выход, потом в коридор, потом скрежет керамита затих вдали.

Торчер собирался сожрать этого неудачника, и он бы без труда сделал это, а костями поковырялся в зубах и пребывал бы потом в полной уверенности, что поступил правильно. От этого Повелителя Ночи, которого раптор уже определил в свою еду, остались бы только куски брони, которые понадобились бы его убийце для ремонта собственной, и, быть может, какие-то воспоминания.
Торчер редко когда бросал свою добычу. Но тогда, пока он волок слабо сопротивляющегося Рафала Тенверда в одному ему известное укромное местечко, произошло кое-что интересное. Нечто потрясающее. За несколько секунд он услышал, а потом догадку, пришедшую как озарение из варпа, подтвердили системы брони и датчики в лапах – корабль начал перемещаться в пространстве, началась проверка двигателей и их дрожь отдалась по всему корпусу. И теперь он мог не успеть.
Он уже не успевал рассмотреть, что стряслось с его боком, насколько сильно повреждена броня, да и не до этого было. Раптор выпустил руку тела, которое тащил с собой и помчался вдоль коридора, все ниже и ниже, ко вполне очевидной цели – к палубам, где дремали, дожидасясь своего часа, орбитальные катера.
Он собирался отсюда убраться, и видят боги хаоса, он это сделает.
Фаорлин же запоздало понял, что поторопился. Обычно он отличался способностью взвешенно принимать решения и проворачивать дела с максимальной выгодой для себя, но унизительная потасовка с Торчером выбила его из привычной колеи. Фаорлин в нетипичной для себя манере злился, сломал пару ящиков в бессильной ярости, расхаживал туда-сюда по пустому бывшему складу и раз за разом прокручивал в памяти неожиданную встречу с Киршианом. Вообще Фаорлин всегда был невысокого мнения о Киршиане и не думал, чтобы тот мог о чем-то догадаться, но кто поручится за то, что Торчер не пойдет и не доложит ему о своей маленькой победе? Как тогда среагирует Киршиан? Примет ли сторону Фаорлина? В этом не было уверенности, ибо у Киршиана появилась дурацкая привычка закрывать глаза на все то, что творил Торчер. Если Торчер орал все ночи напролет – Киршиан делал вид, что ничего не слышит. При этом, если бы такой ночной концерт устроил Тенверд или, там, Менкхор, им обоим влетело бы по первое число.
Фаорлин чувствовал горькую человеческую обиду из-за этой несправедливости. Ненормальная привязанность Киршиана к своему домашнему животному казалась ему оскорбительной и нерациональной. Ему хватило ума не лезть в открытое противостояние с Торчером, поэтому он придумал план, как избавиться от этого подонка наиболее красивым и выгодным способом. Он вовсе не собирался мстить Торчеру. Месть казалась Фаорлину глупостью и недоразумением, а он был выше этого. Ему хотелось просто убрать Торчера с корабля куда подальше и желательно туда, где его россказни никто не воспримет всерьез. Например, в Гуронов зоопарк.
Но сейчас Фаорлин понял, что, наверное, не следовало делиться с Киршианом этим планом. Он мог бы провернуть все сам, втихаря от Киршиана, и за эту небольшую услугу одолжить у Гурона какого-нибудь более-менее нормального апотекария, чтобы тот заменил Фаорлину выбитые зубы на новые, искусственные, желательно очень крепкие – как раз на подобные случаи. А Киршиану можно было бы потом наврать что-нибудь о том, что Торчер сам свалил к Корсарам и даже не попрощался – Киршиан проглотит эту ложь как миленький. Как и во все предыдущие случаи он за обе щеки уминал ложь и фальшивые аргументы Фаорлина, да еще просил добавки.
Фаорлин усмехнулся и поймал свое отражение в черной полированной поверхности двери. Его новая усмешка, обрамленная темными провалами между зубами и багряно-красными деснами, казалась зловещей. Киршиан дурак, ничего не понимающий в настоящем лидерстве и управлении. Может, у него есть сила воли и способность принимать решения, однако у него не было ни единого шанса решить что-то самостоятельно, когда у него за спиной всегда черной тенью стоял вот такой добрый друг и советник Фаорлин, который был неизменно спокоен, толерантен, рассудителен и так хорошо умел убеждать. Фаорлин не испытывал ни малейшего чувства вины. В конце концов, в этом мире каждый сам за себя, тем более что его решения пошли на пользу всей банде, включая их формального командира. Он лишь однажды упустил Киршиана из-под контроля, а потом не успел обернуться – как на корабле оказалось это животное. Фаорлин еще тогда понял, что эта ошибка выйдет ему боком. В итоге так и получилось, и теперь Торчер стал не просто проблемой, он стал проблемой номер один.
Не успел Фаорлин прийти в себя и подумать, как изменить свое в спешке принятое решение и переубедить Киршиана продавать Торчера, как пол палубы дрогнул у него под ногами, завибрировал, затрясся мелкой дрожью. Границы и очертания пространств смазались, расплылись, на несколько мгновений стали нечеткими. С запозданием в секунду по кораблю разнесся четко поставленный голос офицера мостика, Тары Келтер:
- Корабельному экипажу – занять свои места и приготовиться к выходу из подпространства.
Келтер всегда называла варп странным словом «подпространство», и ее никто не поправлял. Сложно было представить, чтобы эта высокая строгая женщина, похожая на старую хищную птицу, могла бояться произносить слова «варп» или «Имматериум», поэтому, скорее всего, это были всего лишь излишки ее профессионального сленга. Говорила она всегда только на низком готике, ибо с появлением Киршиана с корабля пропали все нострамские руны, рунический интерфейс компьютеров, а также большая часть неоготической внутренней отделки. Официальным языком общения смертного экипажа с господами стал низкий готик, а традиции использовать никому не нужный язык Нострамо-5, родины Повелителей Ночи, были надежно отодвинуты в прошлое. Киршиан называл это скачком в будущее, однако Фаорлин объяснял все более просто – Киршиан не мог связать двух слов по-нострамски.
Фаорлин подумал, что ему сейчас нужно быть в Стратегиуме или хотя бы где-то поблизости. Он и так несколько часов не показывался никому на глаза, обдумывая свое отчаянное положение, но больше прятаться было нельзя. Хорошо, что станция Гурона уже близко. Возможно, скоро у него появятся новые зубы и новая рука – и тогда слухи о том, что кто-то разбил ему морду, не успеют облететь весь корабль. Оставалась главная проблема – избавиться от Торчера, чтобы тот не сболтнул кому попало. Фаорлин вышел вон, плотно стиснув губы и приказав самому себе поменьше открывать рот. Пожалуй, следовало забрать свой шлем из арсенала, вот сейчас он пригодится как никогда.
Что же касается Киршиана, то для него выход из варпа вообще стал полной неожиданностью. Навигатор стал все более непредсказуем, он все чаще и чаще заставлял корабль блуждать по неведомым дорогам Имматериума, а потом мог внезапно найти точку выхода (причем, иногда в довольно интересных и неожиданных местах). Конечно, Киршиан знал, что они вот-вот должны прилететь, но когда это все-таки случилось, оказался совершенно не готов к этому. Он даже не успел толком обдумать предложение Фаорлина и придумать какой-то план действий относительно Торчера. И все же времени на размышления уже не оставалось.
Он прибавил шагу, направляясь на мостик и активируя внутреннюю вокс-связь. Пришлось даже нацепить дурацкий шлем, чтобы выглядеть более внушительно. Незаметными движениями глаз он отыскал нужный значок на ретинальном дисплее. Вскоре Торчер, уже успевший скрыться с «места преступления» и оставивший Тенверда лишь слабо постанывать где-то недалеко от берлоги Менкхора, услышал в левом ухе неприятное потрескивание и щелчки. Кто-то настойчиво добивался вокс-аудиенции, и поскольку общаться с Торчером желающих не было, то это мог быть только Киршиан или, на крайний случай, Фаорлин, задумавший какую-нибудь подлость.
Звуки. Скреблись, растекались, царапались, кололи и приносили боль, приносили удовольствие, заставляли трепетать и дергаться, словно от удара током. И еще голоса. Они завывали, повизгивали, шептали. Из всех четыре повторялись чаще всего, их он различал и даже собрал в своей базе расплывчатые профайлы на каждую из тварей. Логики в этих данных, однако, не было и не будет. Это просто голоса и просто скрежет в черепе. Чей-то назойливый вызов.
Он существовал большей частью в мире звуков, звуки рисовали картины куда раньше, чем производящие их существа попадались на глаза. Так же произошло и сейчас, кто-то достал до него и позвал, канал двадцать восемь-три, шифровка типа бета, условно названа им же самим. Когда? Не помнил. Обновление радиосетки двухмесячной давности, но Торчер уже не желал знать, что там случилось, эту прорву времени тому назад. Он остановился и медленно посмотрел в стену, словно именно там, через переборки и палубы стоял его невидимый собеседник.
- Хозяин?
Тихий шепот на частоте. Треск статики.
- Нет, блин, хренов Император, - послышался явно раздраженный голос. – Где тебя демоны носят, животное? Чтоб сию минуту был у биобаков, мне надо задать тебе несколько вопросов. И чтоб без глупостей, - отрубил голос так решительно, что даже у Фаорлина не хватило бы духу спорить.
Киршиан сам не знал, что именно он собирается сказать Торчеру, когда встретит его в помещении бывшей холодильной камеры, где сейчас размещалось украденное оборудование для клонирования. Торчер облюбовал это место под свою личную конуру, он и спал там, и жрал сырое мясо, и выл все ночи напролет. И все же у Киршиана уже имелся приблизительный план действий. Довольно подленький план, совсем в духе Хартуса.
Пока слушал, он пару раз переступил лапами. Когда хозяин договорил, раптор уже быстро шагал, прикидывая, как покороче вернуться в свое логово. Когда короткий коридор закончился, Торчер рванулся, все ускоряясь, по намеченному им маршруту.
Глухое злобное недовольство, что в месте, которое он считал своим домом, порылся кто-то чужой, поворчало и затихло. Со временем он уже перестал вспоминать, почему звал этого Повелителя Ночи хозяином, оставался только вбитый поколениями подобных хозяев инстинктивный страх. Да, среди них были те, кто способен его напугать... когда-то в прошлом. Настоящее смутно, но будущее вполне прояснилось, хотя раптор и не особо любил планировать.
Переходы и коридоры, залы, порой тесные для него, мелькали справа и слева; он свернул на рельсы, которыми когда-то в нос корабля отвозили боеприпасы – и сейчас кто-то воспользовался транспортной платформой, Торчер заскочил на стену и разминулся с ней, оставив позади бледное от ужаса вопящее лицо. Теперь ему не понравилось то, что хозяин пришел к нему туда. Он мог догадаться. Как-то он мог понять, куда направлялся раптор, они все обладали этим непостижимым свойством. Выдранный несколько дней назад люк остался на месте, так же лежал на пазах, как он его оставил. Крышка с грохотом вылетела от удара плечом – нет времени возвращать ее на место; поднявшись на две палубы, Торчер медленно вошел в зал, заставленный ярко освещенными капсулами.
- Хозяин? – повторил он, останавливаясь в отдалении, чтобы понять, в каком тот настроении; странно тихий, раптор принялся обходить помещение вдоль стены.
Хозяин действительно был там – стоял вполоборота, слегка склонившись над самым высоким из биобаков, и постукивал по толстому стеклу костяшками пальцев, скрытых под темно-синей броней. В желтовато-мутной воде просматривался нечеткий силуэт уродливого человеческого зародыша. Киршиан смотрел на это безобразное зрелище сквозь линзы шлема, внутреннее освещение биобака причиняло боль его глазам, привыкшим к полумраку. Когда Торчер вошел, он не удостоил его взглядом и держался так, будто позвал смертного раба, а не равного себе брата-космодесантника. Торчер каким-то задним чутьем мгновенно почувствовал, что хозяин не в духе – или старательно делает вид, что не в духе.
- Что вырастет из этих уродов? – вдруг неожиданно спросил Киршиан через громкую связь, по-прежнему не глядя на Торчера.
- Мои генетические копии, - Торчер приблизился и встал сзади и сбоку, потом, не рискнув стоять у хозяина за спиной, сгорбился и присел на пол.
Было заметно, что раптор тяжело и часто дышит - то ли нож, которым его ткнули, что-то задел, то ли, скорее всего, Торчер слишком спешил добраться в свое логово. Еще было заметно, что всю его броню покрывали ошметки сгнившей плоти - результат схватки с обитателем мясной берлоги.
Вдруг Киршиан отвлекся от созерцания биобака, чуть развернулся корпусом и опустил взгляд потухших линз на раптора. Повисла напряженная пауза.
- Ты где это был? – даже в искаженном голосе Повелителя Ночи слышалась подозрительность.
Торчер суетливо попятился, быстро глянул в лицо нависшего над ним командира, отвел глаза и, наконец, придумал, как не рассказывать о затеянной драке:
- Внизу.
- Только не ври, что искал пожрать, - рявкнул Киршиан так неожиданно, что казалось, он не даст ни единого шанса отмазаться от стычки с Менкхором. Однако, как выяснилось позже, Киршиан все понял по-своему: - Ты ведешь себя, как Рафик. Есть у меня тут один болван… Так вот, я тебе уже, кажется, говорил, что смертные дохнут быстрее, чем плодятся? Говорил или нет? Да похер. Так вот, если еще раз увижу, что ты убиваешь моих слуг ради жратвы или просто от безделья – я оторву твою тупую башку. Тебе все понятно?
- Да, хозяин.
Торчер отодвинулся еще немного и на всякий случай прикинул расстояние до выхода.
По этому мимолетному движению Киршиан понял, что несколько перестарался. Он снова повернулся к биобаку и уставился на его содержимое.
- Ладно... давай чтоб без этих глупостей, - пробурчал он недовольно. - Так когда из этих уродов вырастет что-то похожее на человека? Я имею в виду - через какое время они будут пригодны для имплантации геносемени? Прошло уже два месяца, а нихрена не изменилось.
Торчер снова посмотрел своему собеседнику в лицо, и в этот раз снова не понять  было, с каким выражением.
- Чтобы они росли быстрее, мне нужны питательные среды, дистиллят, в конце концов, элементарный сахар, - монотонно пробубнил он. - Я выгреб все, что было на этом корабле, и все равно уже восемь образцов ушли на питание для остальных. Я не знаю. В техническом описании цикл занимает три месяца.
У него, определенно было какое-то свое мнение относительно возможностей, людей и ресурсов, имевшихся на "этом корабле", однако Торчер предпочел оставить его при себе. Снова зыркнув на хозяина, вроде бы недовольно, он дольше не усидел и ушел гулять вдоль капсул, цокая металлическими ногами.
Это цоканье и клацанье здорово раздражало Киршиана, хоть он и не подал виду. Он не смотрел на Торчера, но внимательно следил за перемещениями своего «питомца» на ретинальном дисплее шлема. Он все еще был в раздумьях, как поступить с этой животиной.
- Так что тебе еще нужно, чтобы эти уроды выросли до готовности к имптантации? – спросил он наконец, чтобы выиграть немного времени для размышлений.
- Прилетим - составлю список, - буркнул Торчер; он не понимал, о чем речь, потому что отлично знал, что на этом корабле нечего имплантировать, а, если бы и было, то существа, получившиеся из его раскуроченного годами и варпом генокода - не лучшие кандидаты. Хозяин как будто что-то хотел, или собирался сделать, и эта неопределенность нервировала.
Киршиан хотел сказать, что вообще-то они уже прилетели, но передумал. Он нехотя принял решение, но где-то глубоко внутри его внутреннего «я» шевельнулось что-то, похожее на совесть. Успокаивая себя тем, что у него еще будет время передумать, он сделал вид, что удивлен неожиданной находкой:
- Эй, а это еще что такое? – восликнул он недовольно, отступая от биобака, в котором, единственном из многих, не горела внутренняя подсветка. Торчер не мог видеть этого ранее, поскольку Киршиан загораживал капсулу своей громоздкой тушей.
Повелитель Ночи присел и нащупал на грязном полу связку спутанных и разорванных проводов, тянущихся откуда-то из-под капсулы.
- Кажется, кое-кто плохо следит за вверенным ему оборудованием, - сказал он, подняв на Торчера взгляд мгновенно вспыхнувших алых линз и демонстрируя раптору клубов проводов. – Ну и что это за херня? Тоже, скажешь, дистиллята и жратвы не хватило?
Торчер обошел капсулу с другой стороны и встал перед ним, наклонил голову, смерив кабели бесстрастным взглядом розоватых линз.
- Я сам ее выключил. Мясо все равно ушло на корм остальным.
Киршиан бросил кабели на пол и поднялся во весь свой немалый рост.
- Хватит врать! – рявкнул он, на этот раз действительно разозлившись. Ведь он сам незадолго до прихода Торчера вырвал внутренности у одной из капсул в намерении загрузить раптора работой на всю ближайшую ночь. – У меня нет времени разбираться, кто это сделал. Ты устроил здесь проходной двор – ты и починишь эту хреновину.
Он напрягся, чуть сжал когти на ногах, словно пробуя зацепиться перед бегством, но остался и, кажется, даже выслушал.
- Хорошо, сейчас, - раптор качнул вытянутой мордой и отступил на пару шагов, повернулся спиной и начал ковыряться в куче, где кости валялись вперемежку с инструментом и какими-то запчастями.
Словно что-то вспомнив, Торчер там же, посреди этого мусора, ослабил крепления и бросил на пол силовую перчатку, рассмотрел порты на руке, темные следы порчи, расползающиеся вокруг; перевернул ладонью к себе, шевельнул пальцами. Это сочащийся из кожи варп-мускус, материальный ровно наполовину, затекал в контакты и перчатка жила какой-то своей жизнью, казалось, что пальцы плохо слушаются. Будто вспомнив, что делал, раптор поворошил ногой, разбросал мусор и нашел, наконец, нож, которым можно было бы взять изоляцию. Он будто специально делал вид, что не замечал хозяина, хотя тот все еще стоял рядом. Он что-то хотел. Он во что-то играл, но Торчер пока еще не понял смысла; нужно было дождаться и обнюхать кабели - раптор был почти уверен, что в зале не было чужого запаха, скорее всего, кабели вырвал сам хозяин, чтобы задержать его здесь. Значит, нужно просто подождать. И раптор присел на пол и терпеливо принялся переодевать кабели, незатейливо выдранные у самых разъемов.
Киршиан решил, что теперь Торчер будет надолго загружен работой и едва ли осмелится выйти по своим делам, пока не закончит. Мысленно поблагодарив самого себя за сообразительность, он почти бесшумно вышел вон, пока Торчер с таким рвением погрузился в работу.
Киршиан подумал, что Торчер провозится с ремонтом еще как минимум пару часов, и этого времени хватит, чтобы переговорить с Гуроном. Возможно, Фаорлин снова оказался прав и подкинул отличное решение проблемы с жилищно-коммунальным долгом.